Дом и корабль

В перевязочной, кроме Холщевникова, находились еще двое - мужчина и женщина. Мужчина, высокий, сутулый, длиннолицый, мыл руки над раковиной, тихонько чертыхаясь, когда кран начинал плеваться крутым кипятком. Он взглянул на Митю сумрачными насмешливыми глазами и отвернулся. Митя догадался, что это Штерн. Женщина, немолодая, но очень статная, в халате поверх матросской формы, бесшумно расхаживала между двумя электроплитками, на которых кипели стерилизаторы. Хромовые сапоги сидели на ней удивительно ловко, и она двигалась с тем непринужденным изяществом, по которому узнается казачка. Это была Прасковья Павловна - старшая хирургическая сестра, правая рука Холщевникова и тоже в своем роде светило.

Туровцев, ничем, кроме кори, не болевший и потому не интересовавшийся медициной, смотрел на эти приготовления с любопытством, к которому примешивались страх и нетерпение. Он и понятия не имел, что мытье рук перед операцией - это такой длинный, обставленный столькими таинственными подробностями обряд.

Наконец хирурги кончили мыть руки. Теперь они стояли в позах людей, только что сдавшихся в плен, и от этого выглядели менее грозно. Митя решился заговорить.

- Скажите, пожалуйста, профессор, - начал он, приподнимаясь со своей скамеечки. Но не успел договорить.

- Ничего не знаю, - рявкнул бригврач. - Состояние тяжелое. Еще вопросы?

- Вопросов нет. Я только хотел вам сказать, что у меня первая группа.

Холщевников резко подался вперед и внимательно посмотрел Мите в глаза. В сверкающих стеклах золотых очков Митя увидел свое отражение. Трудно было понять, что заинтересовало Холщевникова - движения Митиной души или окраска слизистой. Наконец он выпрямился и, усмехнувшись, поглядел на Штерна.

- Может быть, у вас и была первая группа, мой дорогой лейтенант. Во время оно. Но в настоящее время карьеpa донора для вас полностью закрыта. Ваш товарищ? - спросил он, показав глазами на дверь операционной.

Митя кивнул головой.

- Не беспокойтесь, на крайний случай у меня есть немножко консервированной. Ну, что же вам еще сказать? Будем стараться. - Кончики серебряных усов Холщевникова дрогнули. - Будем очень стараться… Ты готов, Юлий Абрамыч? Прасковья, не копайся! - закричал он на сестру, выкладывавшую на передвижной столик сверкающие инструменты.

Прасковья Павловна покатила столик в операционную. Оттуда вышел доктор Гриша и, хмурясь, стал в сторонке.

- Ну что ж, - сказал бригврач, шумно вздыхая. - Начнем, благословясь.

Рыжий санитар широко распахнул дверь. Врачи вошли гуськом. Божко шел последним. Дверь закрылась.

- Ладно, я пошел на лодку, - пробурчал Гриша, стаскивая халат. - А ты оставайся.

Туровцев не успел ответить. Дверь операционной опять открылась, и на пороге появился Холщевников.

- Кто производил первичную обработку раны? - спросил он отрывисто.

- Я, товарищ бригврач, - ответил Гриша с поразившим Туровцева спокойствием.

- Если хотите - можете присутствовать при операции.

Это была немалая честь. Гриша замялся.

- Ну? - сказал Холщевников нетерпеливо.

- Благодарю, товарищ бригврач, - сказал Гриша скучным голосом. - К сожалению, не имею времени.

Бригврач был озадачен.

- Вы так заняты? - спросил он с ядовитой почтительностью.

- Так точно, - подтвердил Гриша. Иронию он пропустил мимо ушей.

- Ну, как знаете…

Дверь снова закрылась. Помрачневший Гриша стащил с себя халат и потянулся за шапкой.

- Остался бы, - сказал Туровцев.

Гриша отмахнулся.

- На кой дьявол я им здесь нужен, - выпалил он с неожиданной грубостью. - А на лодке у меня все брошено абы как - и люди и харчи…

Очевидно, военфельдшеру очень не хотелось уходить.

- Скажи Виктору Иванычу, - сказал Митя, вспомнив разговор с Веретенниковым, - чтобы поскорее присылал донесение.

- Есть, скажу…

Гриша ушел. Туровцев уселся поудобнее и приготовился ждать. Он не знал, сколько времени придется ждать, но твердо решил не уходить, пока не увидит Каюрова живым или мертвым. Он попытался представить себе, что творится сейчас в операционной, но воображение отказало - полету фантазии мешало крайнее медицинское невежество. Тогда, чтоб отвлечься, он стал листать попавшуюся ему на глаза популярную брошюрку. Брошюрка называлась «Личная гигиена краснофлотца». Прочитав полстраницы, Митя убедился, что ничего не понял и прочитанного не помнит. Обреченный на бездействие, он обратился к примитивной магии детских лет. Был дан строжайший обет (не исполнив коего Митя лишался права на самоуважение), что, если Каюров останется жив, он, лейтенант Туровцев, обязуется достичь небывалого совершенства во всех областях боевой и политической подготовки, полностью отрешиться от всех личных радостей и слабостей и превзойти самого Горбунова в суровом служении долгу. Решительно, без всяких объяснений расстаться с Тамарой. Впрочем, подумал он, это уж чересчур жестоко. Тогда - не откладывать объяснения. Сегодня же повидаться, попросить прощения за невольное хамство и поставить точку. При этом боже сохрани вдаваться в лирические воспоминания. И не заметишь, как раскиснешь и пойдешь на дно…