Дом горит, часы идут

Бывало, выйдет из дома, а ему кричат: “Эй ты, черный”. И еще парочку столь же решительных слов.

Конечно, такое не проходит. Хоть ты уже взрослый, а все ждешь, что тебя окликнут вновь.

Он не стал делать вид, что это в прошлом. Что он уже не Саша, а Александр Михайлович.

В литературу Гликберг вошел как Черный. Если с детским именем, то как Саша Черный.

В этой фамилии вся его история. И побег из дома, и жизнь в Петербурге, и неожиданное обретение опекуна.

2.

Молодой человек вырос хоть куда. Хороший рост, фигура спортивная, усики почти офицерские.

Есть что-то общее с Лермонтовым. Выправка образцовая, а взгляд обращен вдаль.

Да еще это стремление постоянно поддразнивать. Посреди разговора достанет свистульку и приставит к губам.

“Где мой дом?” – мелодично выдохнет глиняная утка, и его глаза загорятся весельем.

Вопрос имеет отношение к нему самому. Со времени побега из родительского дома он всюду в гостях.

Выходит, жизнь прошла в изгнании. Причем не только с того момента, когда он оказался в эмиграции.

Вообще Саша с годами не меняется. Когда-то он нахамил директору гимназии, а теперь грубит читателю.

Всячески изгаляется над своим благодетелем. Плюет на то, что сейчас тот купил его книгу, а потом пройдет мимо.

На самом деле это он так. Чтобы собеседник не зарастал жирком и немного встряхнулся.

Уж очень привык читатель к комфорту. Разляжется на диване, а ему что-то напевают на ушко.

У Саши ни закатов, ни восходов. Вообще ничего, что способно увести в эмпиреи.

Тут вспоминаешь уже Некрасова. Вот кто не испытывал интереса к абстрактным темам.

Удивляешься: зачем истязать себя и других? Нет чтобы отдохнуть взглядом на каком-нибудь пейзаже.

Может, он и обратит внимание на время года, а потом опять о своем. Ужасается и зовет к возмездию.

Саша часто спорит с учителями. Будь ты хоть Лермонтов или Некрасов, непременно позволит какую-то шпильку.

– Что это, Михаил Юрьевич, за юношеский романтизм. Офицеру такое не к лицу.

– Еще хуже вы, Николай Алексеевич, со своим требованием подвига. Неужто других вариантов нет.

Во Франции маловероятны вселенская грусть, а тем более вселенское отчаяние.

Совсем неактуально это летом в Провансе. Когда жасмин особенно душист.

Вдыхаешь разные ароматы, а потом стараешься их передать на бумаге. Чтобы были не просто слова, а запахи и цвета.

Как-то он сидел за столом и гадал. Выберет одно определение, а затем поменяет на другое.

Даже не сразу понял, что происходит. Вдруг откуда-то остро потянуло гарью.

О чем в эту минуту должен подумать человек, которого до солидного возраста называют Сашей?

Да, да, именно так. О том, что там дети и он обязан срочно прийти на помощь.

3.

Саша с детьми чувствует себя на равных. Предпочитает их компанию всем остальным.

Ну а с соседскими мальчиками у него почти сговор. Когда он что-то напишет, сразу идет к ним читать.

Успокоится, если понравилось. Значит, остальные ребята тоже будут довольны.

Он бы еще поразмышлял на эту тему, но, к сожалению, нельзя. Надо входить в горящий дом.

О том, что случилось на пожаре, можно только догадываться. Точно известно лишь то, что было потом.

Саша вернулся и лег в постель. Сердце билось так, что он не мог с ним совладать.

Почему-то кажется, что в эти минуты он вспоминал Колю. Уж насколько разные у них обстоятельства, а есть что-то общее.

Возможно, он думал: вот ведь какая неожиданность… Жизнь у каждого своя, а в финале все же пересеклись.

4.

Скоро стало ясно, что Саша надорвался. Что именно ему суждено стать жертвой пожара.

Хочешь отвести глаза от этой картины и вдруг натыкаешься на фокса Микки.

Да и как обойти этого пса, если все это время он находился рядом с больным.

Когда же понял, что тот не дышит, положил ему лапы на грудь и испустил дух.

Мог ли он жить дальше? Ведь еще не было случая, чтобы хозяин не взял его с собой.

Ничего не оставалось, как его догнать. Помахать хвостом, извиняясь за опоздание, а дальше следовать рядом.

Вот такая это собака. Не зря многие говорили, что в ней есть что-то человеческое.

Знаете повесть “Дневник фокса Микки”? Ограждая пса от обвинений в плагиате, Саша поместил на обложке свое имя.

Правильней было бы написать: “Фокс Микки. Дневник. При участии такого-то, который все время держал автора на поводке”.

Ведь даже псу необходима направляющая рука. Чтобы он не очень далеко забегал.

Еще понапишет лишнего. Откроется в чем-то, в чем прежде не признавался себе.

Вот Саша тоже не всегда откровенничал. Главное сказал своей смертью, но еще немного приберег на следующий день.

Рядом с некрологом газета опубликовала его стихи. Вышло что-то вроде последнего привета.

Я подумал с облегченьем:

Есть любовь еще на свете!

Ну прямо не Саша, а Константин Роше. Как мы помним, тот говорил все как есть.

5.

О Роше надо сказать подробнее. Все же для нашей истории это фигура ключевая.

Тут, конечно, ни жасминов, ни роз. Если и были ароматы, то их перебивали запахи новой власти.

Впрочем, Константин Константинович держался твердо. В начале двадцать четвертого года сочинил музыку к молитве “Отче наш”.