Дом горит, часы идут

Стрельба по портрету – это и есть ритуальное убийство. Символическое выражение коллективной неприязни.

Не исключено, что действительно размяли руку. Конечно, стреляли не по мишени, а просто так.

Причем энтузиазма было через край. Могло хватить не только на то, чтобы перепугать ворон.

И на “засеянные поля христиан”, вероятно, заходили. Ведь если хорошее настроение, то непременно что-то нарушишь.

Так что капля правды тут есть. Другое дело, что она разбавлена ведром дерьма.

Начали с того, что в эту раму вставили портрет императора. Сами удивились, как все засверкало.

Все же без портрета что-то не то. Ну гуляет молодежь за городом, а зачем – непонятно.

Кстати, в какой-то момент появился эпитет. Долгое время автор избегал определений, но все же не выдержал.

Назвал эсеров “преступной организацией”. Получилось, что распространять листовки еще хуже, чем грабить и убивать.

В этом свете не удивляет пожелание евреям стать незаметней. Пусть не исчезнуть совсем, но хотя бы “не возбуждать… вражды”.

37.

Когда-то вилка была главным оружием интеллигенции. Едва начиналась беседа, а она уже метила в противника.

Мало сказать – метила. Оппонента старались поддеть и насадить на острие.

Потом остынут и перейдут к мирным целям. Сделают с котлетой то же, что только что хотели сделать с врагом.

Еще накрутят макароны, как шарф. Чтобы, прежде чем исчезнуть во рту, они немного развевались.

Сейчас вилка – совсем не единственная возможность. Появились другие способы противостоять злу.

Еврейская печать возникла – это во-первых. Предварительную цензуру отменили – это два, три и пять.

Словом, настоящий праздник на журналистской улице. Все это сословие подняло головы и стало смотреть вызывающе.

Кто, мол, соскучился по сильным ощущениям? Теперь вы уколитесь не о вилку, а о перо.

После погрома тон все же уравновешенный. Ведь перья тычутся непосредственно в ранец и ботиночек.

Допустим, ранец принадлежал Мойше, а ботинок Голде. Когда явились громилы, дети играли вместе.

Теперь понимаете, почему чернила прозрачные? Да потому, что они смешаны со слезами.

Ох, и нелегко быть газетчиком. Ходишь по пожарищу, смотришь в разбитые окна, беседуешь с теми, кто остался в живых.

38.

Вообще жизнь стала активнее. Словно все, кто недавно прятались по домам, вдруг решили принять участие.

К тому же в городе никогда не было столько гостей. Притом не какие-то торговцы залежалым товаром, а значительные персоны.

Представляете житомирца – и приезжего киевлянина. Это все равно что сюртук рядом с отлично сшитым фраком.

Да что фрак! Бывало, в зубах сигара, а рука опирается на трость с набалдашником.

На журналистов не очень похоже. Они настолько поглощены своими проблемами, что солидность им ни к чему.

Зато адвокатам такой стиль в самый раз. Прежде чем вынести вердикт, они три раза подумают и пять пересчитают.

Это, знаете ли, позиция. Дело может быть сколь угодно кровавым, а они будут жить в лучшей гостинице.

Ничто не заставит их поступить иначе. Нет, только номер люкс и обязательно с окнами на площадь.

Притом что за выражения лиц! С таким видом следует говорить не о погроме, а о взятках и растратах.

Право вести себя так им дает имя. Или, если говорить более точно, фамилия.

Кто в Киеве не знает Ратнера и Кроля? Большинство справедливых и несправедливых решений – это результат их красноречия.

Теперь им предстоит убедительно сказать о последних событиях. Время от времени повышая голос до верхних нот.

Думаете, адвокаты ничего не чувствуют? Очень понимают, что в другой ситуации убитыми могли бы быть они.

39.

Как написали в “Волыни”, “телеграф работал с необычайной лихорадочностью. По несколько часов нельзя было добиться отправки…”

Иногда весь день нет посетителей, а тут все навалили разом. Чуть ли не толкались, пробиваясь к окошечку.

Повеяло, знаете ли, воздухом странствий. Ведь не только в Киев шли телеграммы, но в Лондон и Париж.

Любопытные эти газетчики. Иногда проглянет в их манерах что-то совершенно праздное.

Ведь они тут не только по службе, но как бы в вояже. Пользуются любым поводом, чтобы отвлечься.

Хотят понять: что это за место такое? чем оно отличается от других городов?

Кое-кто успевает за покупками. Когда еще сюда попадешь, а эти вещицы будут о поездке напоминать.

Обидно только, что многие лавки разгромлены, а товар разбросан по мостовой.

Еще не настало время в качестве презента увозить несколько кубиков или голову куклы.

Так и будут говорить: “Эта лопатка досталась мне под Парижем, а пенал в битве за Брест”.

Впрочем, уже сейчас чувствуется ажиотаж. Смешанный со все большим безразличием.

Мальчишки лучше всех угадывают момент, когда ужас превращается в развлечение. Чуть не в полном составе выбегают улицу.

Что, мол, у нас такое? Отчего этот сыр-бор, сигары-трости, монокли-пенсне?

В этом порыве соединились дети евреев и погромщиков. Когда еще город почувствует себя столицей, так что эту минуту нельзя пропустить.

40.

Вот что приходит на смену горю и ужасу. Такой взрыв любопытства могли вызвать гастроли знаменитой труппы.