Дом голосов

Накануне ребенок покидал дом, только чтобы отправиться в ясли: няня отвела его туда и забрала ближе к вечеру. Никаких прогулок по причине скверной погоды. Ни дня рождения в игротеке, вообще ничего сверх программы. Единственный ответ: контакт имел место по дороге, между домом и яслями, причем утро исключается, поскольку Ханна тогда была с ним, в его кабинете.

Джербер ничего не сказал Сильвии о том, что обнаружил ночью, не хотел ее волновать, но был раздосадован тем, что приходится что-то скрывать от жены. Хотя секрет, который он таил уже три года, был куда более гнусным, в том случае он мог оправдаться тем, что просто оберегает ее.

— Сегодня ты отведешь Марко в ясли, а я заберу, — распорядился он, уходя из дома.

Сильвия, которая как раз давала малышу бутылочку, спросила, зачем вдруг понадобились такие изменения. Но Пьетро ушел, сделав вид, что не слышал.

Он не мог потребовать от Ханны Холл объяснений, она наверняка стала бы отрицать всякую свою причастность к этому делу. Не мог и резко прервать с ней все отношения, ибо, не имея доказательств, мог быть обвинен в пренебрежении врачебным долгом. И наконец, что-то в нем противилось принятию решительных мер: нельзя предугадать, как Ханна отреагирует, если ее оттолкнуть.

Он спросил себя, как бы поступил на его месте синьор Б. Уж конечно, тот ублюдок не позволил бы себя вовлечь до такой степени.

Через пятнадцать минут Джербер переступил порог мансарды и сразу столкнулся со служителем, который делал уборку.

— Доброе утро, — бросил он рассеянно.

Но служитель смотрел на него с каким-то непонятным смущением.

— Что случилось? — спросил психолог.

— Я велел ей подождать снаружи, но она сказала, что вы ей разрешили, и я не знал, как поступить, — сбивчиво извинялся уборщик.

Джербер уловил запах «Винни», сигарет, которые курила Ханна. Она тоже пришла пораньше.

— Не переживайте, все в порядке, — успокоил он служителя, хотя какое там «в порядке», все было хуже некуда.

Он пошел по коридору на запах сигареты. Ожидал найти Ханну в своем кабинете, но на полпути заметил, что открыта дверь напротив. Ускорил шаг в несбыточной попытке предотвратить то, что уже случилось, движимый скорее гневом, чем насущной необходимостью. Эта женщина перешла все границы, ее предупреждали, что этого делать нельзя, это запрещено.

Синьор Б. не захотел бы пустить туда незнакомку.

Но, добежав до кабинета, куда три года никто не вторгался, Джербер замер на пороге.

Ханна стояла к нему спиной посередине комнаты, картинно подбоченившись и держа сигарету в поднятой руке. Она курила и оглядывалась вокруг. Пьетро хотел было ее окликнуть, но она обернулась сама. Одета она была точно так же, но еще имела при себе бумажный пакет, откуда торчал краешек подарочной упаковки. Джербер даже не стал гадать, что там, он был слишком взбешен.

— Что это за место? — спросила Ханна с самым невинным видом, показывая на палас, зеленый, как лужайка, на голубой потолок, испещренный нежными белыми облачками и яркими звездочками, на сделанные из папье-маше высокие деревья с золотыми кронами, соединенные между собой длинными веревочными лианами.

Едва Джербер вступил в лес, насаженный его отцом, как все его воинственные намерения помимо его воли испарились и нахлынула волна ностальгии.

Такое умиротворяющее действие это место оказывало и на всех детей.

Вместо ответа на вопрос Ханны психолог повернулся к столику с проигрывателем: на круге стояла пыльная виниловая пластинка. Джербер поднял рычаг, и игла аккуратно опустилась на бороздку. Через пару пустых оборотов зазвучала веселая песенка.

— Это медведь и Маугли, — объявила через несколько секунд Ханна Холл, узнав голоса. — «Простые радости», — добавила она в изумлении, вспомнив название песни. — «Книга джунглей».

Диснеевская версия классического текста Киплинга.

— Здесь был кабинет моего отца, — вдруг произнес Джербер, поражаясь самому себе. — Здесь он принимал своих маленьких пациентов. — И научил меня всему, что я знаю, — подумал Пьетро, но вслух произносить не стал.

— Кабинет доктора Джербера-старшего, — проговорила Ханна, взвешивая информацию.

— Дети звали его синьор Балу.

Он запер комнату, все еще пребывая в некотором раздражении. Вернувшись к себе в кабинет, обнаружил Ханну в кресле-качалке: поставив пакет с подарком на пол, она курила как ни в чем не бывало, готовясь к следующему сеансу гипноза.

Женщина не отдавала себе отчета в том, что вторглась в очень личное пространство, а главное, разбередила старые раны. Она как будто изъята из мира других людей. Не в состоянии подключиться к эмоциям ближнего. Ей будто бы чужда элементарная вежливость, простые правила общежития. Тому причиной, возможно, изоляция, в которой она жила ребенком. Это и впрямь делало ее девочкой, которой многое предстояло постичь в жизни.