Дом-фантом в приданое

С мужем она прожила лет сорок пять, вышла замуж семнадцати лет от роду, да так и жила с ним. Не хорошо и не плохо, а в общем нормально, как люди живут, ни на что не жаловалась. Великовозрастные дочери уехали, одна в Казахстан, другая на Север, и Парамонова о них ничего не знала, кроме того, что они уже сорокалетние тетки, у них самих взрослые двадцатилетние дочери, ее внучки, – в Казахстане и на Севере, – и эти самые дочки примерно раз в пять лет намыливались в Москву. Парамонова их принимала, когда они были маленькие девчонки, но они очень быстро ей надоедали – шум, гам, возня, вещи какие-то повсюду, в ванную очередь, завтрак на всех готовь, потом обед им подай, одни убытки!…

Как– то так получилось, что дочери быстро перестали ездить и внучек перестали привозить, и Парамонова даже была довольна -теперь она с упоением говорила Любе из третьей квартиры, что «эти дети – такие сволочи!», и просила погадать. Люба гадала, и выпадала все время дама пик, и каждый раз Люба истолковывала это по-разному. Истолковывать-то истолковывала, а вон оно что вышло!…

Вышло так, что муж с крыши насмерть свалился и оставил ее одну на белом свете! Она так и думала о себе – сиротинка, одинокая, никому не нужная, дети – сволочи, а мужа прибрал господь, и теперь ей, одинокой, кое-как свой век доживать.

Парамонова никогда не верила ни в бога, ни в черта, всегда была «общественницей», и даже в один год назначили ее агитатором и дали на демонстрации нести транспарант в заводской колонне, но думать так про себя было «жалостливо», аж слезы наворачивались.

Тамерлан все сопел под креслом, ворочался, никак не мог устроиться, а Парамонова, пригорюнившись, смотрела телевизор. Передавали, как два депутата поссорились. Непонятно было, из-за чего они ссорятся, то ли один из них требовал легализовать проституцию, а второй не хотел, то ли тот, первый, требовал аборты запретить, а второй отказывался. Парамонова зевнула и подумала, что она бы всех проституток на сто первый километр выслала и обязала на тяжелых работах вкалывать, аборты бы запретила, а кто не послушался, того под суд, чего проще?… И ссориться не надо.

Спать все еще было рано, и Парамонова решила попить кефиру. У нее был свежий кефир и полбатона из булочной на бульваре, когда брала, хлеб еще теплый был.

Как– то никогда ей не приходило в голову, что мужа своего она любила и жить без него ей тошно и неинтересно, потому что у них с Парамоновым все было совсем не так, как в «Ликах любви», «Радости и слезах» или даже «Измене и предательстве»! Никто не терял память, никто не узнавал другого под маской на карнавале, никто не делил наследство дона Педро! Но они всегда и во всем были единомышленниками, дружно не любили заводское начальство -а кто ж его любит?! Дружно ругали советскую власть, а потом, когда ее не стало, власть бандитскую и мафиозную. Отоваривали талоны, дрались в очередях, мыкались в собесе, занимая очередь с шести утра, чтобы добыть прибавку к пенсии, положенную по закону, между прочим!… Проявляли бдительность, не любили приезжих, хоть каких, хоть молдаван, хоть чукчей, хоть этих, с Кавказа! Сколько раз Верочке говорили, что эта племянница доведет ее до гроба, украдет чего или наведет на нее, Верочку, рыночных бандюганов! Ну, выпивали, конечно, помаленьку и иногда на этой почве даже дрались, но Парамонова была сильнее, а Парамонов быстро успокаивался и засыпал и наутро ничего не помнил.

Хорошая жизнь, такая понятная, простая такая, как у всех, и вдруг она кончилась, и никакого интересу не стало – какое ей, Парамоновой, дело до белобрысой лимитчицы, которую Верочка держит в своей квартире?! Какое ей дело до того, что на бульваре пацаны из своих баллонов опять испакостили гадкими словами все лавочки? Раньше бы непременно к участковому метнулась, а нынче сидит вот одна, сиротинушка, и грустно ей, сил нет!…

Парамонова отвинтила крышку от кефирной бутылки – а раньше крышка была из тверденькой фольги, и ее нужно было продавливать внутрь! – и налила немного Тамерлану в тарелку, чтобы он тоже попил, вернулась в кресло и откусила от батона. С этим кефиром с батоном были связаны хорошие воспоминания о молодости. Она работала крановщицей и всегда так обедала – кефир и батон, и так вкусно было этим обедать, так здорово, и, главное, можно долго есть, никуда не спешить, потому что обеденный перерыв час, а батона с кефиром хватало примерно на полчаса, и еще оставалось время, чтобы поболтать с девчонками или просто посидеть на солнышке!

Тамерлан кое-как выбрался из-под кресла и, переваливаясь, пошел на кухню, зацокал по линолеуму когтями.

– Иди, иди, попей, – вслед ему сказала Парамонова, – свежий кефирчик, вку-усный!…

Тамерлан зашел на кухню, и слышно было, как он там лакает, шумно и неаккуратно.