Дом душ

Кларк вполне отчетливо слышал слова Реймонда и понимал, что тот обращается к нему, но даже под страхом смерти не смог бы заставить себя пробудиться от летаргии. Он не мог думать ни о чем, кроме той одинокой прогулки пятнадцать лет тому назад: то был последний раз, когда он видел поля и леса, знакомые с детства, и вот теперь все это предстало пред ним в ослепительном свете, точно на картинке. И сильнее всего был бьющий в ноздри запах лета, смешанный аромат полевых цветов, и благоухание лесной чащи, прохладных, тенистых мест, утопающих в зелени, вызванное наружу припекающим солнцем; и дух плодородной земли, которая словно бы лежала навзничь с распростертыми руками и улыбкой на устах, пересиливающий все остальное. Причуда воображения увлекла его, как и тогда, давным-давно, из полей в лес, по узенькой тропке, что вела сквозь блестящие заросли молодых буков; и журчанье ручья, падающего с известнякового бугра, звенело во сне чистой мелодией. Мысли принялись разбегаться, мешаться с другими воспоминаниями; буковая аллея преобразилась в дорожку под падубами, там и сям виноградные лозы тянулись от ветки к ветке, свешивая вниз колышущиеся усики и лиловые гроздья, и редкие серо-зеленые листья дикой оливы выделялись на фоне темной листвы падубов. Кларк, тонущий в глубоких складках сна, сознавал, что тропинка завела его от отцовского дома куда-то в неведомые края, и удивлялся этому странному происшествию, как вдруг, посреди всего этого летнего гудения, жужжания и щебета, глухая тишина воцарилась повсюду, и лес притих, и на миг он очутился лицом к лицу с неким присутствием, не человеческим и не звериным, не живым и не мертвым, но всем сразу, в обличье всех вещей, но лишенным любого облика. И в этот момент разрешилось священное единство тела и души, и словно бы некий голос воскликнул: «Идемте прочь отсюда!», – и пала тьма кромешная за пределами звезд, тьма предвечная.

Когда Кларк, вздрогнув, очнулся, то увидел, как Реймонд наливает несколько капель некой маслянистой жидкости в зеленый пузырек и плотно его закупоривает.

– Вы уснули, – сказал он, – должно быть, устали в дороге. Теперь все готово. Я пойду, приведу Мэри; минут через десять вернусь.

Кларк откинулся на спинку кресла и задумался. Казалось, он перешел из одного сна в другой. Он отчасти ожидал, что стены лаборатории растают и развеются, и он очнется в Лондоне, содрогаясь от собственных сонных фантазий. Но наконец дверь отворилась, и доктор вернулся. Следом за ним шла девушка лет семнадцати, вся в белом. Она была так прекрасна, что Кларк не удивился тому, что писал ему доктор. Теперь она вся раскраснелась: лицо, и шея, и руки, – но Реймонд выглядел невозмутимым.

– Мэри, – сказал он, – время пришло. Но ты совершенно свободна. Ты готова полностью довериться мне?

– Да, дорогой!

– Слышали, Кларк? Вы свидетель! Вот сюда, в это кресло, Мэри. Все просто. Сядь и откинься на спинку. Ну, готова?

– Да, дорогой, я готова на все. Только поцелуй меня, прежде чем начать.

Доктор наклонился и поцеловал ее в губы, довольно ласково.

– Закрой глаза! – велел он. Девушка опустила веки, так, словно устала и хотела спать, и Реймонд поднес к ее ноздрям зеленый пузырек. Лицо у нее стало белым-белым, белее платья; она слабо задергалась, а потом подчинение пересилило, и она сложила руки на груди, точно дитя, собирающееся молиться. Яркий свет лампы бил ей прямо в лицо, и Кларк наблюдал за изменениями, пробегающими по этому лицу, – так меняются холмы, когда летние облака отбрасывают на них тени, проплывая под солнцем. А потом она замерла, бледная и неподвижная. Доктор приподнял веко – Мэри была без сознания. Реймонд нажал на один из рычагов, и кресло откинулось назад. Кларк увидел, как он выбрил у нее на макушке кружок, наподобие тонзуры, и поднес ближе лампу. Реймонд взял из ящичка маленький блестящий инструмент, и Кларк отвернулся, содрогаясь. Когда он вновь решился посмотреть, доктор уже перевязывал рану.

– Через пять минут она очнется, – Реймонд по-прежнему был совершенно невозмутим. – Больше делать ничего не надо; остается только ждать.

Минуты тянулись медленно; слышась размеренное, веское тиканье. В коридоре стояли старые часы. На Кларка накатили слабость и дурнота; колени дрожали, он еле стоял.

Как вдруг у них на глазах раздался долгий вздох, бледные щеки девушки вновь залила краска, и глаза ее открылись. Кларк отшатнулся, увидев этот взгляд. Ее глаза сияли ужасным светом, они смотрели куда-то вдаль, и на лице ее отразилось великое изумление, и руки тянулись, словно желая коснуться чего-то незримого; но миг – и чудо миновало, сменившись немыслимым ужасом. Мышцы ее лица содрогались в жутких конвульсиях, она сотрясалась с головы до ног; казалось, сама душа мечется и корчится в здании плоти. Зрелище было чудовищным, и Кларк бросился к ней – тут она с воплями рухнула на пол.

Три дня спустя Реймонд привел Кларка к постели Мэри. Девушка лежала без сна, качая головою из стороны в сторону и глупо ухмыляясь.