Дом без хозяина

Обед каждый устраивал самостоятельно. У Глума был обычный суп, а в холодильнике и на кухонных полках лежали его огурцы, дыни, картофель и большие лиловые кольца кровяной колбасы, которая, собственно, и не была даже колбасой. У Больды всегда про запас была какая-то бесцветная жидкость, которая медленно прокисала в коричневых эмалированных горшках. У бабушки в холодильнике было свое, самое большое отделение. Там лежали колбасы, бифштексы, кучи крупных свежих яиц, фрукты и овощи; иногда она часов около четырех пополудни с сигаретой во рту сама становилась у газовой плиты и, мурлыкая песню, начинала что-то жарить, выпуская через нос клубы дыма. Довольно часто она звонила в ресторан и заказывала горячий обед: горячие, как огонь, серебряные судки, высокие бокалы с мороженым, увенчанные пышной шапкой сбитых сливок, красное вино; даже кофе ей приносили из ресторана. Но столь же часто она вообще ничего не ела после завтрака, а иногда в утреннем халате бродила по саду с неизменным «Томагавком» во рту, надев старые кожаные перчатки, и срезала крапиву, заросли которой шли вдоль замшелой ограды и вокруг беседки. Бабушка заботливо выбирала самые молодые и зеленые побеги, завертывала их в газету, потом готовила на кухне салат и ела его с кислым черным хлебом из запасов Больды. Иногда мать забывала приготовить обед для него и Альберта. Сама она ела мало – на завтрак гренки, яйцо, но пила много кофе. Когда мать бывала дома, она в три-четыре часа вдруг спохватывалась, что хорошо бы приготовить обед: моментально у нее закипал суп из консервов, появлялись маленькие мисочки с салатом, но бывало и так, что суп она брала из запасов Глума, наскоро разогревала его, а взамен клала Глуму круг колбасы или пачку табаку; вечером Глум, ухмыляясь, подливал в свою кастрюлю ровно столько воды, сколько мать взяла из нее супу. Но чаще всего мать внезапно уезжала куда-нибудь, так и не приготовив обеда, тогда обедом занимался дядя Альберт: он брал у Больды ее кашу из репы, сдабривал ее маслом и молоком, жарил на скорую руку блинчики или яичницу-глазунью. Но случалось и так, что ни Альберта, ни матери, ни Больды, ни Глума дома не было: тогда Мартину ничего не оставалось, как отлить немножко супа из кастрюли Глума, разогреть его или порыться в комнате у матери, – не найдется ли там шоколада или печенья. Идти к бабушке не хотелось. Она примется жарить мясо или повезет его в город, и тогда уже пойдет представление «Великая княгиня и блевун».

Но картофель, вкусный картофель, доставался ему очень редко: картофель, только что отваренный в мундире или очищенный, дымящийся, желтый, с маслом и с солью. Картофель он очень любил, но никто не знал об этом; даже Альберт и дядя Билль не знали. Иногда ему удавалось уговорить Больду отварить картофель: тогда на столе появлялась полная миска горячего картофеля, сверху кусок масла, который медленно-медленно таял, он пальцами брал щепоть сухой толченой соли, белой как снег, и не спеша посыпал картофель. Другие люди могли есть картофель каждый день, и он завидовал им. Генрих каждый день варил картофель на ужин, иногда Мартин помогал Генриху и в награду получал несколько горячих картофелин. У других людей – он это хорошо знал – все было по-другому; там стряпали всегда в одно и то же время и для всех одно и то же: овощи, картофель, подлива. Все ели одно и то же: бабушки, матери, отцы и дяди. И холодильников у них не было, где бы каждый хранил свои странные кушанья, и не было больших кухонь, где каждый мог приготовить для себя все, что ему вздумается. У людей по утрам на столе стоял большой кофейник, маргарин, хлеб и повидло, и все ели вместе, и для всех готовили бутерброды и давали их с собой в школу, на службу, на заводы, а яйца там ели редко, да и то одни лишь дяди и отцы; и только это отличало их завтрак от завтрака остальных членов семьи.

У других мальчиков матери стряпали, шили, приготовляли бутерброды – даже безнравственные матери, а его мать стряпала очень редко, никогда не шила и не готовила бутербродов. О том, что в школу полагается брать бутерброды, вспоминал всегда только дядя Альберт.

Случалось, что и Больда смилостивится и сунет ему в ранец несколько бутербродов; к счастью, когда он уходил в школу, бабушка обычно спала, она ведь всячески старалась приохотить его к мясу, давала ему толстые розовые куски жаркого, выдернутые с корнем поросячьи ножки, холодное багрово-красное мясо.