Дом Аниты

Я уже на грани хвастовства — какое кощунство. Позвольте сказать только одно: я знаю, что в конце концов мне придется ужасно плохо. То будет не просто изысканное унижение — через свою Госпожу я познаю подлинное страдание.

Это страдание компенсирует временную легкомысленную радость, кою приносит мне доброта Аниты.

Особенно в предвкушении игры, которую моя Госпожа вот-вот начнет.

44. Операция-перформанс

Скоро начнется игра Аниты.

Дом Аниты занимает несколько тысяч квадратных футов — здесь поместилась бы не одна квартира для состоятельных людей. Наша огромная приемная — гигантское снежно-белое пространство.

Эстетика белизны, нью-йоркский стиль шестидесятых и семидесятых, очень популярен среди городской элиты. Подобный дизайн напоминает огромные современные галереи, каких полно в городе, фанатично гоняющемся за новейшими течениями в искусстве.

Наша приемная почти пуста — разве что несколько свежих образчиков авангарда. Бессодержательные картины с перекрещенными тонкими полосками или гигантское монохромное полотно со стратегической кляксой в углу.

Окна, выстроенные как солдаты, открывают вид на городской силуэт. На полу — блестящий березовый паркет, в котором отражаются произведения искусства. Мы, слуги, тщательно полируем этот паркет каждый день — иногда целыми днями. На — нем ни пылинки.

На золотистой паркетной равнине стоит длинный стол, покрытый белым жаростойким пластиком. Этот двадцатипятифутовый стол рассекает равнину пополам, словно скальпель умелого хирурга. Это прекрасное снежно-белое пространство, чистое, простое и функциональное, без излишеств, словно разум в момент великого просветления.

Но вернемся к игре Аниты.

Я вымыт, припудрен и надушен Гансом в личной уборной моей Госпожи. В стратегические точки моего тела втерты духи с резким животным запахом. Надо думать, это поспособствует восхождению мыслей моей Хозяйки в высшие сферы.

Я чувствую себя чистым и невинным, как ребенок. Анита нарядила меня в белый шелковый халат поверх полосатой пижамы. Несмотря на возраст, тело мое в полном расцвете сил: я строен, мускулист и поджар благодаря постоянной службе. Несмотря на это, я настолько слаб от ожидания и предвкушения, что еле стою на ногах.

Ганс поддерживает меня под локоть и вводит в приемную. Он помогает мне забраться и лечь на стол и приносит два серебряных подсвечника. Серебро подкрашено белым, подсвечники очень абстрактны — работа знаменитого нью-йоркского художника. Ганс ставит один у меня в изголовье, другой — у ног.

Для удобства Аниты Ганс придвигает к столу мягкое кресло. Затем приносит поднос с крошечным скальпелем, карандашом и стенографическим блокнотом. Оказав эту последнюю услугу, отступает в дальний угол и ждет дальнейших указаний.

Тут появляется Фриц в сером деловом костюме, в белой рубашке и при галстуке. Он выглядит очень профессионально. Он раскрывает принесенные с собой складной столик со складным стульчиком, вынимает блокнот и карандаш, садится и готовится стенографировать. Я слышу, как входит Госпожа Анита; глаза мои прикованы к высокому белому потолку, где танцуют отражения свечного пламени, хотя на дворе день.

Анита начинает:

— Как тебя зовут?

— У меня нет имени, — отвечаю я.

— Разве тебя не зовут Бобби, Слуга Бобби?

— Некоторые, а особенно моя Госпожа Анита, называют меня этим именем.

— Тогда почему же ты говоришь, что у тебя нет имени?

— Потому что вы приказали отвечать абсолютно честно, Госпожа Анита, — говорю я, — и в глубине души я уверен, что имени у меня нет, хотя некоторые окликают меня по имени. Я чувствую, что не имею бытия как человеческое существо. Я скорее един с Бытием, я соединен с движением волн в океане, с ветром или песком. Да, особенно с песком в пустыне. С любой стихией, что течет и меняется под влиянием сил, которые могущественнее человека, ветра, гравитации. Иногда мне видится, что я земля — она инертна, но готова принять в себя семя творческой мощи.

— Ты очень умен, Бобби. Кто сделал тебя таким умным?

— Всему, что я знаю, меня научила моя Госпожа Анита. Но я еще далек от совершенства. Мысли мои еще в пути.

— Если будешь стараться, со временем ты постигнешь величие моей мысли. — отвечает Анита.

Рука Аниты со скальпелем мелькает перед моими глазами и опускается мне на грудь слева. Скальпель умело врезается в плоть, прокручивается. У меня по груди струится кровь.

— А раньше тебя звали… Кровь? Слуга Кровь? — Анита припала ртом к моей ране. Она лижет и сосет кровь. Я вздыхаю от божественного наслаждения.

— Да, Госпожа. Кажется, некогда меня называли так. Далеко-далеко, я уже не помню, где.

— Кровь течет лишь там, где нет сопротивления, — отвечает моя Госпожа. — Кровь принимает форму сосуда — и в этом она схожа с тобой.

— Кровь течет по моим венам, пока ей позволено… Песок летит по пустыне, пока не стихнет ветер. Так оно и есть — я ваш Слуга Кровь.

Скальпель снова мелькает перед глазами. В ушах отдается его свист, усиленный тысячекратно. Вижу отражение свечей в стальном лезвии.