Дом

Поэтому когда ей предложили поработать чуть-чуть после пенсии, она ответили, что в гробу это зверьё видала! И начальство зоопарка вместе с ним. Начальству такая красочная картина не приглянулась, и Зоя Карповна на производстве не задержалась. Чего не скажешь о Михалыче. Денег ему всегда катастрофически не хватало. Поэтому работал он уже больше пятидесяти лет без продыху. Начал свою карьеру водителем, но пристрастие к алкоголю плавно из водителей перевело его в плотники, где он напивался в доску до самой пенсии. А после выхода на пенсию, супруга Михалыча взяла бразды правления в свои мозолистые руки, а точнее пенсионное удостоверение мужа. И сама получала его пенсию, не выдавая горемычному Михалычу ни копейки на пропой. Михалыч не долго думая, и не споря с женой, тут же устроился на работу сторожем дачного поселка, где он по молодости (когда зеленый змий еще не так крепко держал его в своих объятиях) построил себе домик 7х8, с двумя комнатами и верандой. А вскоре супруги переехали жить на дачу полностью, оставив квартиру в городе дочке. Девке видной, но жутко неудачливой в семейной жизни, которая прижила троих детей от разных мужчин и тянула их на одну зарплату. Поэтому Михалычу нечего было возразить жене, которая и его зарплату сторожа получать стала сама.

А трубы то горели? Вот чтобы загасить этот вечный огонь в душе, приходилось Михалычу то картошку подкапать на вверенных ему огородах, то редиску проредить. Проезжавшие автомобили по трассе Н-ск — П-енск часто видели на обочине сидящего на корточках Михалыча, притаившегося за ведрами с овощами-фруктами.

То, что вчерашний день не задался, Михалыч помнил. Ведро с картошкой одно на трассе продал, а второе пришлось тащить назад в поселок, поскольку под дождем сидеть продрог, да и надоело. А на бутылку беленькой, что Ленка в ларьке дачном продает, не хватало. Вот и посетила тогда Михалыча здравая мысль, продать картошку кому-нибудь из местных нерадивых дачников. Которые коттеджей понастроили, а в огородах бурьян выращивают, потому что руки барские в земле испачкать брезгуют. Вот он с ведром и стал по поселку шарахаться. А, что было дальше, Михалыч запамятовал…

Вроде продал кому-то. Потом с Борькой пили. И что характерно напились. Значит продал за дорого. А тот кому картошку продал, что-то просил Михалыча сделать. То ли забор ему починить? То ли грядку вскопать? Хотя какая на хрен грядка? Осень на дворе. Значит забор. А забор починить Михалыч мог, почитай 30 лет плотником отработал. Оставалось вспомнить кому конкретно, поскольку здоровье надо было срочно поправить. Но память как назло не возвращалась. А Зоя Карповна завелась, что твоя циркулярка и могла пилить без продыху от рассвета до заката. Значит, надо делать ноги. Визг работающей на полных оборотах супруги болью отдавался в голове.

— Ты куда опять собрался?

— На работу, — буркнул Михалыч.

— Не пущу! — гневный взгляд сверкнул из под толстенных стекол очков. А глазки за ними казались маленькими-маленькими. «Кобра очковая» — подумал Михалыч, а вслух сказал:

— Как это не пустишь? Уволят же? Мне по поселку обязательно пройтись надо…Сама знаешь.

Большего всего на свете Зоя Карповна боялась прекращения денежного потока от никудышного мужа, и его увольнение в её планы никак не входило. О чем Михалыч знал и постоянно её этим шантажировал. Поэтому, еще раз одарив мужа гневным взглядом, задерживать его Карповна не стала, и он бочком-бочком, и выскочил во двор.

Во дворе Михалыч ощутил утреннюю потребность организма, и потопал по бетонной дорожке, ведущей от дома через весь огород к туалету типа сортир. В туалете же, как на грех, бумаги не оказалось. Пошарив по карманам, Михалыч обнаружил некое шуршание.

Мятая бумажка с растекшимися буквами. Письмо какое-то? Он писать не мог, сроду не писал. Последний раз в своей жизни писал матери из армии. А Зойка может, писала сестре своей, что в Караганде живет? Так на фиг к нему в карман сунула? Чтоб он на почту сходил что ли? Так сказала бы…А раз не сказала, так ей и надо дуре старой! Пускай еще раз напишет.

И Михалыч использовал мятое письмо, как ему хотелось.

***

Так Семен Пихтов и не узнал, что его письмо адресованное соседке по даче Галине Сергеевне, до нее не дошло. Он в это время подметал осколки битой посуды, рассеянные по всей кухне, вперемешку с денежными купюрами, вышедшими из обращения 10 лет назад.

Собрав все до единой купюры, Семен подсчитал выручку — 11тысяч рублей. Именно за такую сумму он продал тогда свою картину «Уходящая». Это что же получается? Что сегодня ночью его ночной кошмар воплотился воочию на самом деле? Вот и осколки битых тарелок, которые давно покоятся на городской свалке, и купюры, вышедшие из обращения. Это, что же? Он перенесся во времени и пространстве, и все повторилось вновь? Но это же было в квартире? Дачи тогда еще в помине не было. А может это место такое, что все виденное во сне сбывается?

Семен как был с совком в левой руке и веником в правой, так и присел на табуретку.