Дом

Дом обретал форму, Робер работал над ним в своем ритме и на свой лад, работал красиво. Его деятельность была, казалось, ближе к художественному ремеслу – резьбе по дереву, гончарному делу, – чем к собственно строительству: он не спешил, набрасывал свое детище маленькими штрихами, постоянно возвращался к тому, что уже закончил, иногда разрушал сделанное накануне, чтобы улучшить или исправить мелкий недостаток. Он менял детали, отделывал, доводил до совершенства, но в то же время преображалась и общая линия, вид постройки. Дом, плод его фантазий, мог выглядеть от недели к неделе то лачугой среди полей, то современной виллой, гордо красующейся на вершине утеса. Строитель дома, он с тем же успехом мог быть ландшафтным дизайнером или художником: это был артист.

Такой образ действий вполне устраивал Х. В каждую поездку к дому она ожидала серьезных перемен, очевидных улучшений. Мысленно она уже видела все, что будет сделано. Каждый раз, приезжая, она могла быть разочарована, не найдя всего, что себе представляла, потому что это не было готово – или сделано и разобрано. Неважно: она была счастлива вернуться к своему строительству, на остров, почувствовать себя дома, и все равно удовлетворялась видимыми улучшениями. Любой пустяк радовал ее безмерно.

Невзирая на тяготы – и проволочки – строительства, дом – парадоксальным образом – давал теперь Х чувство легкости: думать о нем, приезжать к нему, делать дела, мечтать, бродить вокруг стройки, представлять себе дальнейшее и обсуждать с Робером – все это шло ей на пользу. Она была рада видеть, как ее дом строится, подрастает, – и ей казалось, что и у Робера было то же настроение.

Все это время – бесконечно долгое – Х могла воображать все что угодно, на будущее, мечтать вволю. Ей это нравилось. Она мечтала понемногу о форме и планировке, но не только. Всю свою жизнь она окружила ореолом мечты. Она мечтала обо всем, о прошлом, которое перекомпоновывала заново, а больше о настоящем, о будущем. Все перемешалось. Мечта и действительность, вчерашний день и завтрашний. Мечта была составляющей ее жизни, украшала ее, облегчала, делала сносными выпадавшие на ее долю неприятности. Если бы ее спросили, можно ли жить, не мечтая, она, наверно, могла бы ответить своим соображением и вопросом на вопрос: без мечты мы можем существовать; но жить? Для нее мечта была неотделима от желания.

Каждый раз, приезжая на остров, Х волей-неволей убеждалась, что работы затягиваются. Сколько раз она слышала, что они почти закончены. Что осталась самая малость. Максимум на несколько недель. Теперь уже не первый год прогноз был один и тот же: осталось всего несколько недель, в крайнем случае несколько месяцев. Но окончание работ походило на горизонт: отчетливо видный, он удаляется по мере того, как приближаешься к нему. Не сказать, что этот путь к горизонту не нравился Х. Не то чтобы она была рада, что ее дом не закончен, но не возражала, чтобы он подольше рождался у нее на глазах.

Однажды – возможно, ночью, во сне, – Х посетила мысль – абсолютно неразумная, фантастическая, чисто литературная, – что Робер разбирает ночью им же построенное днем. Умышленно. Как будто острова могут быть населены одними Пенелопами. Было ли это наитие основано на фактах? Заметила ли она что бы то ни было, позволившее ей сформулировать эту гипотезу? Или эта картина отвечала ее сокровенным желаниям? Неважно. Она не могла на это жаловаться – даже, пожалуй, склонна была одобрить мастера, – и порой in petto[4] представляла себе, как Робер, черпая, подобно ей, силы в состоянии желания, делает все, чтобы никогда не закончить строительство…

Возможно, Робер, со своей стороны, думал, что незавершенность дома, точнее, тот факт, что он строится, он в процессе, и еще можно что-то в нем поменять, усовершенствовать, внести нечто новое, а то и коренным образом изменить его предназначение, – так вот, Робер, возможно, интуитивно догадывался, что это нравится Х, и хотел ей угодить. Поэтому он не спешил, тянул волынку. И может быть, в самом деле рушил ночью то, что строил днем. Ссылаясь на некое несовершенство, на необходимое улучшение. Кто знает?

Несмотря на горы всего необходимого для ремонта и строительства – его захламленный гараж смахивал на пещеру Али-Бабы в колоссальном хаосе, его старая машина тоже была полна инструментов и материалов, механизмов, разрозненных запчастей, а карманы топорщились от болтов и гаек, – Роберу хронически чего-то не хватало: то винта, то деревяшки, клея, гвоздя, необходимого в данном случае. На острове, где не было скобяной лавки, а порой он бывал отрезан от мира неделями, эти мелочи вполне могли остановить стройку. Такое положение вещей тоже устраивало Робера – и не исключено, что он, возможно бессознательно, его культивировал.

Наверно, именно здесь, в удовольствии мечтать и грезить – в потребности сохранить и продлить желание – надо было искать главную причину – которую разделяли Х и Робер, сами себе в этом не признаваясь, – затянувшихся работ.