Дом 4, корпус «Б»

— Узнай адрес этой женщины! — произнес довольно резко Митя. — Я все упакую как следует и отошлю ей. Не думаю, чтоб эта старая пани тут же стала осматривать то, что привезла домой, — воду или коньяк! А получит посылку — обрадуется невообразимо, невероятно, это я тебе говорю!

— Нет, у меня уже не хватает терпения! — Итка топнула ногой. — Что тебе ни принеси, Митя, у тебя вечно какие-то идиотские оговорки.

— У меня…

— Это значит, что ты все время во мне сомневаешься.

— Да, сомневаюсь.

— Ну это уж слишком! — выкрикнула Итка у открытой двери в «хранояду». — Я с тобой разведусь, не стану жить с таким чокнутым дуралеем, как ты. Запомни!

— Ладно, — сказал Митя Итке, — накричись вволю, тебе полегчает, а как выкричишься, сделай, что тебе говорю, — найди в гостинице адрес этой старой пани!

Так все и было, уважаемые коллеги… Итка с Митей не развелась, разыскала в гостинице адрес пани Блажены Илавской, Митя в самом деле старательно упаковал нас в гофрированную и газетную бумагу и ценной посылкой отправил Илавским — а когда мы уже оказались в их квартире на кухонном столе, юбиляр Илавский распаковал нас, поставил в ряд, оглядел, исследовал пробки — надо сказать, неиспорченные — и потом долго раздумывал, напрягал мысль — вся эта история не умещалась у него в голове.

Пани Блажены не было дома.

Юбиляр Илавский — он все еще был юбиляром, запоздалые и забывчивые поздравители все еще, хотя и редко, приходили его поздравить — вытащил из «хранояды» коробки с поддельными бутылками, с теми, что были с водой, вынул их из коробок и тоже поставил в ряд на столе. Смотрел на нас долго, чувствовалось, что он усиленно размышляет, вдруг лицо его радостно просветлело… и, когда пришла домой пани Блажена, он стал рассказывать ей о посылке, которую распаковал…

— Перед нами, Блажка, величайшая загадка нашего века, нужно только придумать подходящую гипотезу, которая помогла бы ее объяснить, — рассуждал он. — Я знаю, ты забрала бутылки, чтоб уберечь их от меня, и хорошо сделала, весьма хорошо, но оставить их в Карловых Барах, так рисковать ими, а вместо них привезти карловарской воды, — это уже превосходит самые фантастические представления. Одно счастье, — юбиляр Илавский постучал по мне, — одно счастье, что тебе встретились достойные люди, которые ценят эту первоклассную жидкость… Вижу, Блажка, ты была там не зря — в Карловых Барах шестнадцать источников, а ты привезла себе только шесть вод, значит, десять тех источников тебе уже не нужны. А ежели ты привезла только шесть вод, значит, у тебя уже не восемь больных органов, как прежде, а только шесть — поздравляю тебя, Блажка, поздравляю… Надеюсь, когда ты выпьешь и это, — он кивнул на наших коллег, наполненных водой, — и остальные твои шесть болезней тоже пройдут. — И юбиляр Илавский поцеловал пани Блажену в посвежевшую кожистую щеку. — А по сему случаю, Блажка, позволь мне попросить у тебя извинения — ведь в «хранояде» уже не столько яда, как до твоего отъезда, прости…

Пани Блажена задумалась, но вскоре перестала решать величайшую загадку века и радостно улыбнулась. Внимательно осмотрев нас, она пошла за бумагой и карандашом — и снова повесила мне на шею бирку, но не «13 мая. Матей Мазур», а совсем другую: «7 января. Иван Мишкович»; она, наверное, многое передумала. Минуту-другую кивала головой, а потом сказала:

— По-моему, мы очень точные люди… А вот не съезди я в Карловы Бары, о Иване Мишковиче мы бы забыли. Представляешь! Мы там вместе коротали время… Одного понять не могу: почему… почему эти карловарские воды стали такие коричневые?

— И на них работает время, — рассудил юбиляр Илавский и стал внимательно изучать отрезной талон почтового бланка. — Любопытно… Отправитель — гостиница, и печать тут… Ну, должен сказать, Блажка, что в этой гостинице и впрямь замечательный персонал, удивительная служба. Это тебе послали по почте, а вместо яда упаковали лечебные воды, чтобы ты не забывала о своем здоровье, правда, улучшенном… Пожалуй, мы можем остановиться на этой гипотезе.

— Пожалуй, — согласилась и пани Блажена.

Итак, уважаемые коллеги, я рассказала вам о нескольких событиях своей жизни, и, по-моему, довольно волнующих. Для первого знакомства, надеюсь, этого хватит, а более глубокое состоится при дальнейшем общении. Правда, одно я бы хотела добавить: Иван Мишкович не выпил меня, принес семейству Мико на Смарагдову улицу, в корпус 4 «Б». Они выпили мое содержимое, налили в меня тормозной жидкости… Ее бы тоже не мешало отведать этому самому Мико! — не попал бы он в такую историю. Не знаю, принесет ли ему еще пользу мой совет, но я хочу сказать вот что: к шоферу Вило пусть не относится слишком формально, а совсем наоборот — как можно великодушнее, пусть поможет ему, даст ему денег на новые колеса, чтобы у того было чем возместить потерю — ведь Вило и так понесет убыток: зайцы обгрызут у него яблоньки… И то Мико должен признать, что парень, который отдубасил и испинал его за воротами, поступил правильно. Ведь он всего лишь выполнил свой собачий долг, и такой урок Мико вполне заслужил.