— Я пришёл убедиться, что ты жив, здоров. Теперь я спокоен. Твоя сестра передаёт тебе привет.
Понятно. Денег выманили. Но теперь есть реальный шанс, что за мои же деньги, не тратясь сами, наконец, похлопочут. Верно рассчитано. Разве стану я возражать. Не стану. Мне бы на свободу. И могильным холодом мысль: а если опять обман?
— Мне пора, Алексей. Разрешили только пятнадцать минут, а я уже полчаса здесь. До свидания.
Ёлки зеленые, что делать… Нет, нельзя верить. Что денег взяли — можно не сомневаться, а вот помогут ли. Однако сказано же: «Не выйдешь из тюрьмы, пока не отдашь все до последнего кодранта». Готовься в шизофреники самостоятельно. И нос по ветру. Будет комиссия — будет видно. И что значит «только навредишь»…
День комиссии настал. Пролетели дурдомовские будни, с тем же успехом, что в тюрьме, т.е. дни тянутся, а недели летят. На побег так и не решился, к обществу привык совершенно, жил как бы сам по себе, практически ни с кем, кроме Егора, не разговаривая. — «Эх, мне бы так, — кивая на меня, с завистью говорил Принцу татарин. — Я его проверил, его призн— отсутствие чувства юмора».
С утра палата пошла на конвейер. Арестантское чутьё уже определило процент признаваемых от числа соискателей и, похоже, даже не ошибалось в том, кого признали, кого нет. Возвращался арестант с комиссии, рассказывал что-то, и становилось ясно, да или нет. Здесь уже никто никому не желал удачи. Только самому себе. Именно сейчас кто-то пан, а кто-то пропал. «Павлов, к врачу!» Зашевелился под сердцем холодок. Не в лучший день (13-е число) выпало мне идти на комиссию, не лучшие сны снились перед ней. Ехал по аллеям летнего парка на грузовике, на высокой скорости, со страхом, но правильно вписываясь в неожиданные повороты. Кругом лес, одна единственная дорога, и больше никого. Вдруг понял, что заканчивается бензин. За очередным поворотом появляется заправочная станция. Тоже ни души. Останавливаю машину, выхожу. Тишина. Иду внутрь помещения, отдаю кому-то невидимому деньги, возвращаюсь к машине, а её нет. В отчаянье просыпаюсь.
Что в прошлом, то не страшно. Тогда же, ни живой ни мёртвый, явился я в кабинет и увидел за длинным столом человек десять врачей в белых халатах, сплошьженщины и один мужчина — тот самый, наш заведующий. Видимо, только что председательствовавший, он уступил место во главе стола женщине, выражение лица которой мне сразу не понравилось, а сам встал и, с ехидной улыбкой и сверкающими глазами глядя на меня, стал ходить по кабинету, собирая какие-то бумаги и всем видом говоря, что он тут не при чем. Но не уходил. Ряд врачей, включая моего «лечащего», явно не имеют решающего влияния на ситуацию, это видно по лицам. Однако все взволнованы. Видимо, обсуждение моей кандидатуры состоялось только что и спокойным не было. Сейчас все станет ясно. И причём сразу. Такое количество женщин не сможет скрыть своего отношения. Спокойна только председательша с экзотической, как я узнал потом, фамилией — Усукина.
— Что-то Вы бледны, — совершенно паскудным тоном обратилась ко мне Усукина.