Долина вне времени

– Вряд ли, – возразил Уэллерс. – Я думаю, он боится подняться наверх и увидеть, что там, – может быть, он это точно знает – там нет никакого выхода. Возможно, он не может открыто взглянуть фактам в лицо. Не знаю, но он заставил меня вернуться.

Внезапно Уэллерс вскрикнул, так как Ла Флоке тихо подошел сзади и сильно ткнул его в спину. Уэллерс повернулся.

– Дурак! – выругался Ла Флоке. – Кто рассказал тебе эти бредни?

– Бредни? Отойди, Ла Флоке. Ты прекрасно знаешь, что струсил там, наверху. Не старайся заговорить нам зубы.

В углу рта Ла Флоке напрягся мускул. Его глаза сверкнули. Он взглянул на Уэллерса, словно перед ним был хищник, сбежавший из клетки. Неожиданно он сделал резкое, неуловимое движение рукой, и Уэллерс отступил, издав дикий крик, прижав руки к низу живота. Силач, правда, тут же выпрямился и размахнулся, но траппер ловко увернулся от пудовых кулаков и, нырнув под руку, нанес удар в массивную челюсть гиганта. Тот ошалел от такой наглости и впал в шок. Ла Флоке крутился вокруг, постоянно нанося новые удары.

Торнхилл без всякой охоты двинулся вперед, совсем не испытывая желания оказаться на пути массивных кулаков Уэллерса, напрасно старающегося попасть в Ла Флоке. Заметив сигнал альдебаранца, он бросился к гиганту и заблокировал его. Альдебаранец сделал то же самое с Ла Флоке.

– Хватит! – крикнул Торнхилл. – Не имеет никакого значения, кто из вас лжет. Глупо драться здесь, вы сами говорили об этом, Ла Флоке.

Уэллерс сердито отступил, кося глазами на Ла Флоке. Коротышка улыбался.

– Честь нужно беречь, Торнхилл. Уэллерс лгал.

– Не только трус, но и лжец, – угрюмо сказал Уэллерс.

– Успокойтесь, вы оба, – сказал Торнхилл. – Взгляните-ка на небо.

Он поднял руку вверх.

Над ними низко нависла туча. Страж уже был рядом с ними, незаметно подкравшись во время ссоры. Торнхилл смотрел вверх, пытаясь разглядеть форму в спускающемся к ним облаке. Но это ему не удалось. Он видел только черноту, скрывающую солнечный свет.

Он ощутил, как под ними слегка вздрогнула почва. Тотчас в ушах Торнхилла эхом отозвался звук, похожий на музыкальный аккорд. Похоже на ультразвуковые колебания, отметил он. Эти колебания вызывали слабое головокружение, притупляли неприятные ощущения, успокаивали так же нежно, как любимая девушка.

«Мир вам, мои дорогие, – нежно прозвучал голос у них в мозгу. – Вы слишком много ссоритесь. Пусть будет мир». Ультразвуковые волны обтекали их, размывали ненависть и гнев. И вскоре они стояли, улыбаясь друг другу.

Туча стала подниматься вверх. Страж покидал их. Интенсивность звуков стала ослабевать. Долина опять погрузилась в покой и полную гармонию.

Последние слабые звуки замерли в отдалении.

Долго они стояли молча, не пытаясь заговорить. Торнхилл огляделся и заметил, как смягчились жесткие черты лица Ла Флоке, что было для него совсем не характерно. На сердитом лице Уэллерса появилась улыбка. Да и сам Торнхилл почувствовал, как прошел его гнев. Глубоко в его сознании эхом отдавались слова Стража: мир вам, мои дорогие.

Дорогие.

Нет, не обитатели зоопарка, подумал Торнхилл. По мере того, как его покидало спокойствие, навеянное Стражем, в нем возрастала горечь. Любимцы.

Изнеженные баловни.

Он вдруг понял, что дрожит. Эта жизнь в Долине казалась такой привлекательной, что ему захотелось закричать, завопить, запротестовать что есть силы от ярости, которую вызывали у него горы вокруг Долины. Но ультразвук все еще продолжал немного действовать, и гнев невозможно было выплеснуть наружу.

Он отвел взгляд, стараясь изгнать слова утешения, которые навевал им Страж.

В последовавшие за этим событием дни они стали молодеть. Результаты омоложения впервые стали заметны на самом старшем из них, Мак-Кее. Это случилось на четвертый день пребывания в Долине. Счет дней, за неимением других средств, они вели по восходам красного солнца. К этому времени для всех обитателей установилось нечто похожее на нормальный распорядок жизни.

С того времени, как Страж счел необходимым умиротворить их, не было больше вспышек гнева или обид, каждый вел себя так тихо и замкнуто, что казалось, будто людей в Долине нет. Всех угнетало звание «баловней».

Они обнаружили, что почти отпала необходимость в сне и еде. Падающей еды хватало для нормального питания, и они привыкли к ее необычному виду.

Спали они урывками, от случая к случаю, все свободное время проводили за рассказами о своей прежней жизни, бродили по Долине, купались в реке.

Такое однообразие начало надоедать им.

И вот на исходе четвертого дня Мак-Кей, глядя в плавно бегущую воду, что-то заметил там и испустил вопль. Торнхилл, услышав крик, бросился к реке, опасаясь недоброго.

– Что случилось, старина?

Мак-Кей казался совсем не похожим на человека, попавшего в беду. Он внимательно разглядывал свое отражение в воде.

– Какого цвета мои волосы, Сэм?

– Серые, немного с каштановым отливом.

Мак-Кей кивнул:

– Правильно. Этого цвета не было в моих волосах вот уже два десятка лет.

К тому времени вокруг собрались все остальные. Мак-Кей, указывая на свои волосы, сказал: