Долина Виш-Тон-Виш

— Что за отъявленный лжец этот бледнолицый! Вот изрядный мошенник, желающий сойти за слоняющегося парня!

Что еще произнес Уиттал, слушавшие его никогда не узнали, потому что мгновенно он перешел на какой-то диалект индейского племени.

— Разум несчастного юноши еще больше притупился от пребывания среди дикарей с их обычаями, чем от природы, — заметил Контент, коего, как и большинство остальных, интерес к допросу вернул к сцене, которую они на время покинули. — Пусть сестра заботливо займется парнем, и, когда небесам будет угодно, мы узнаем правду.

Глубокое отцовское чувство придало его словам властность. С готовностью группа расступилась, и почти торжественная обстановка официального расследования сменилась беспорядочными и торопливыми вопросами, разом обрушившимися на слабый ум вновь обретенного странника.

Домашние расселись вокруг кресла Пуританина, сбоку от него поместился Контент, тогда как Фейс заставила брата усесться на ступеньке веранды так, чтобы всем было слышно. Внимание самого брата от этих перемещений отвлекла еда, которую сунули ему в руки.

— А теперь, Уиттал, я хотела бы знать, — начала проворная женщина, когда глубокое молчание подтвердило внимание слушателей. — Я хотела бы знать, помнишь ли ты тот день, когда я одела тебя в готовую одежду из-за океана и как тебе нравилось красоваться среди коров в такой веселой расцветке?

Юноша взглянул ей в лицо так, словно звуки ее голоса доставляли ему удовольствие, но, вместо того чтобы отозваться, предпочел пережевывать хлеб, с помощью которого она старалась вернуть его назад, к их прежней близости.

— Ведь не мог же ты, парень, так быстро забыть подарок, что я купила на нелегкий заработок от прядильного колеса, которое крутила по ночам. Хвост вон того павлина не красивее, чем был тогда ты, но я сделаю тебе другой такой же наряд, чтобы ты мог пойти с ополченцами на их еженедельные смотры.

Юноша сбросил накидку из шкур, покрывавшую верхнюю часть его тела и, сделав решительный жест, с серьезностью индейца ответил:

— Уиттал воин на тропе; у него нет времени для разговоров с женщинами!

— Ну, брат, ты забыл, как я привыкла утолять твой голод, когда мороз кусал тебя в холодные утра и в тот час, когда скотина нуждалась в твоей заботе, иначе ты бы не назвал меня женщиной.

— А ты нападала на следы пикодов? А ты знаешь, как издать клич воинов?

— Что значит индейский вопль по сравнению с блеянием овец или мычанием коров в кустарнике! Ты помнишь, как звенят колокольчики поздним вечером?

Бывший пастух повернул голову и, казалось, внимательно вслушивался, как собака прислушивается к приближающимся шагам. Но проблеск воспоминания быстро пропал. В следующую минуту парень уступил более весомым и, вероятно, более насущным потребностям своего аппетита.

— Значит, ты потерял способность слышать, иначе не сказал бы, что забыл звуки колокольчиков.

— А ты слыхала когда-нибудь, как воют волки?! — воскликнул тот. — Вот это звук для охотника! Я видел, как великий вождь поразил полосатого кугуара95, когда самый храбрый воин племени побелел, как трусливый бледнолицый, от его прыжков!

— Не говори мне о своих голодных зверях и великих вождях, а давай лучше вспомним дни, когда мы были молоды и когда ты радовался играм христианских детей. Разве ты забыл, Уиттал, как наша мать всегда разрешала нам проводить свободное время в играх на снегу?

— Мать Нипсета в своем вигваме, но он не спрашивает позволения пойти на охоту. Он мужчина. С первым снегом он станет воином.

— Глупый парень! Это дикари с помощью своего коварства опутали твою слабость узами хитрости. Твоя мать, Уиталл, была женщина христианской веры и принадлежала к белой расе. И она была доброй матерью, опечаленной твоим слабоумием! Разве ты не помнишь, неблагодарное твое сердце, как она ухаживала за тобой, когда ты болел подростком, и как она заботилась обо всех твоих телесных нуждах! Кто кормил тебя, когда ты проголодаешься, и кто потакал твоим выходкам, когда другие уставали от твоих никчемных поступков или не желали терпеть твое слабоумие?

Брат с минуту смотрел на залившееся краской лицо говорившей, будто проблески некоторых слабо различимых сцен промелькнули видениями в его мозгу, но животное в нем все же возобладало, и он продолжал утолять свой голод.

— Это превосходит человеческое терпение! — воскликнула взволнованная Фейс. — Взгляни в эти глаза, несчастный, и скажи, узнаёшь ли ты ту, что заняла место матери, которую ты отказываешься вспомнить… ту, что трудилась изо всех сил ради тебя и никогда не отказывалась выслушать все твои жалобы и умерить все твои страдания. Посмотри в эти глаза и скажи: узнаешь ли ты меня?

— Конечно! — возразил тот, смеясь с наполовину разумным выражением узнавания. — Ты женщина из бледнолицых, и, ручаюсь, та, которая никогда не будет довольна, пока не заполучит все меха Америки на свои плечи и всю лесную оленину на свою кухню. Разве ты никогда не слыхала предания, как эта зловредная раса вторглась на охотничьи земли и стала разорять воинов этой страны?