Долина смерти. Век гигантов

Сидорин ждал десять, пятнадцать, двадцать минут, затем стал выказывать признаки беспокойства. Когда он позвонил в одно место и не получил ответа, позвонил в другое, третье, и не получил ответа, Синицына, находившаяся в той же комнате, решила действовать, женской интуицией поняв растерянность врага. У нее были связаны только руки, о ногах и Сидорин, и насупившийся Аполлон забыли. И вот, когда соумышленники начали переглядываться между собой особенно многозначительно и тревожно, она вдруг вскочила и бросилась бежать… Расположение комнат она запомнила хорошо. Ее цель заключалась в чуланчике, служившем для нее темницей — в нем можно было запереться изнутри и внести, таким образом, замешательство в неприятельские ряды… Возможно, что в этом замешательстве нуждался Безменов.

Толкаясь, мешая друг другу и чертыхаясь, в погоню за ней пустились оба бандита. Синицына опередила их шагов на пять, но в горячке бегства пронеслась мимо намеченной двери и попала в соседнюю, где за письменным столом сидел массивный человек.

— Скорее! — крикнула она ему, ни на что в общем не рассчитывая, так как сейчас же поняла свой промах. — Скорей запирайте дверь: бандиты!..

Массивный человек совершенно неожиданно обнаружил необыкновенное участие к судьбе рабфаковки: сорвавшись с места, он защелкнул дверь перед самыми носами опешивших авантюристов…

У Синицыной не было времени разглядывать расторопного помощника, она лишь выразительно протянула к нему связанные руки, в то время как дверь тряслась и гремела…

Дверь была основательная, поповская, но у двух авантюристов желание взломать ее было еще основательней, и поэтому она с каждым новым ударом становилась все более и более непрочной: гнулись отдельные доски, визжали недвусмысленно петли…

Массивный человек, развязав рабфаковке руки и не ожидая чьего-либо приглашения, рванул вдруг с места тяжелый комод и шваркнул его, как перышко, к двери; на комод взгромоздил письменный стол и, сделав все это в несколько секунд, сам стал напротив баррикады, подбоченясь, и торжествующе промолвил:

— Ха!..

В это время рабфаковку до смертельного ужаса поразило его сходство… но в это же время грохот вышибленной рамы, лязг стекла покрыл все: и ее ужас, и проклятия врагов, и треск выломанной двери… Вслед за тем на секунду-две воцарилась немая тишина. Потом беспорядочный топот ног, револьверные выстрелы и новые проклятия взрывом уничтожили тишину, с минуту наполняли собой дом и растаяли, отдаляясь…

— К чему эта комедия? И как вы сюда попали? — гневно выпалила рабфаковка, адресуясь к массивному человеку и взором отыскивая какое-нибудь оружие.

Вопрошаемый, вместо того, чтобы ответить, скосил глаза на кончик угреватого носа, затянулся полупотухшей папироской, которая все время висела у него на нижней губе, и пустил дым расходящейся спиралью.

— Ну? — угрожающе произнесла рабфаковка, подняв с пола массивное и удобное пресс-папье.

— Положите, положите пресс-папье, я вас не понимаю… — скороговоркой проговорил массивный человек и на всякий случай стал вполуоборот к решительной женщине в куртке.

— Бросьте валять дурака! — снова вскричала та. — Я вас спрашиваю: как вы опередили меня и почему стали сооружать баррикаду?!

— Вы бесповоротно странный человек… — забормотал «баррикадист», не покидая осторожной позиции. — Ворвались в мою комнату… Закричали: «бандиты, бандиты…» А когда я вас спас от них, хотите проломить мне голову мраморным пресс-папье… Ну, взяли бы вон то: оно деревянное…

Рабфаковка отметила: у него белесые глаза лукаво искрятся, по всей толстой фигуре разлито добродушие… Что за необыкновенная перемена?! Не сидел ли он с ней и Си-дориным в телефонной комнате? И не смотрел ли на нее взором кровожадного зверя?…

Она положила пресс-папье на комод и попросила странного человека подойти к стенной лампе. Тот с видимым удовольствием исполнил это, на ходу очень искусно выплюнув разжеванный окурок в потолок и поглядывая: упадет или не упадет?…

— Да вы же не Аполлон, да?… — изумленная, воскликнула рабфаковка, женским чутьем поняв разницу между Аполлоном и странным человеком.

— А-а… Вон что!.. — Странный человек опустил взор с потолка, твердо убедившись, что окурок прилепился добросовестно, и закурил вторую папироску. — Вон что. Вы меня за Аполлона Игоревича приняли? Да?… Нет, я Востров. Дмитрий Востров. Может, слыхали? Известный изобретатель…

— Синицына! Эгой! Ты жива?… — раздался вдруг голос Безменова.

Рабфаковка, зардевшаяся от радости, обернулась к дверям, а Дмитрий Востров так же быстро разрушил свое сооружение, как и построил.

Безменов, без фуражки, с растрепанными волосами, с револьвером в руке и пятнами крови на одежде, прыгнул в комнату и сразу же обрушился на Вострова:

— Руки! Показать руки! — скомандовал он.

Востров, в растерянности не поняв, поднял руки кверху, не выпуская, однако, папироски, прилипшей к нижней губе.

Безменов бесцеремонно подтащил его к свету. Осмотр рук дал благоприятные результаты.

— Вы Востров! — сказал он категорически.

— А вы — Безменов, — не менее категорически отвечал Востров. — Хотите папироску?