Долина бессмертников

Человек этот — Цинь Шихуанди, неограниченный повелитель бесчисленного множества людей и обширнейших земель.

Император вот уже несколько дней не выходит из кареты — на то его божественная воля, и никто не смеет обсуждать ее.

На коленях подползают к карете слуги, осторожно раздвигают шелка и ставят пищу. Потом убирают ее, нетронутую. Никого это не удивляет, никто не задумывается. Император не желает принимать пищу — на то его божественная воля.

Являются чиновники — как обычно, несколько раз в день, — становятся на колени перед каретой и речитативом выпевают доклады. Император молчит — на то его божественная воля.

Трусцой прибегают евнухи, валятся ниц, гнусят о делах гаремных, о сварах и капризах жен и наложниц, о состоянии их прекрасных тел. Императора и это не трогает — на то его божественная воля.

Цинь Шихуанди мертв, и мертв уже несколько дней. Но для всех, кроме двух-трех посвященных, он жив и всесилен и едет сейчас в свою столицу, во дворец А-фан. Правда, приближенные, чиновники, евнухи чувствуют усиливающийся с каждым часом и наконец становящийся невыносимым трупный запах, но на то — божественная воля императора. Император волен пахнуть как угодно, дело же подданных — принимать все как аромат цветущих роз…

— Вот он, апофеоз, воплощенный символ слепого повиновения. Трупы повелевают живыми!..

Должно быть, последнее Олег выкрикивает, потому что немного спустя в палатку врывается запыхавшаяся Лариса.

— Что с тобой?! Ты заболел, Олег, милый?

Он в каком-то полубреду, полусознании обнимает ее, опускается в полнейшем изнеможении на колени и, содрогаясь, надолго приникает ледяным лбом к ее горячему даже через плащ телу.

— Да, черт побери! — хрипло говорит он наконец. — Не знаю, как на Марсе, но на Земле, слава богу, жизнь еще есть!..

Он встает, некоторое время молчит, сжимая обеими руками пронизанную болью голову, потом делает шаг к выходу, невнятно бормоча:

— Извини, потревожил тебя… Пойду к себе…

— Опомнись, ты и так у себя! — останавливает его Лариса. — Совсем довел себя. Отдохни…

Обняв, она подводит его к раскладушке, укладывает и, постояв над ним в нерешительности, тихо выскальзывает из палатки. Олег даже не замечает этого. Он лежит, слепо глядя в темноту, и мысли его снова уносятся вспять, в Срединную Азию второго века до новой эры…

— …После сего государь скончался, — продолжал Сяо Буюнь. — Чжао Гао скрыл его письмо, ибо знал, что Фу Су, опираясь на войска, приведенные им в столицу, взойдет на престол и сделает Мэнь Тяня, который всегда держал его руку, чэн-сяном. Чжао Гао, хотевший сам стать главным советником, решил воспрепятствовать сему и взял сторону косноязычного и безвольного Ху Хая, второго сына императора. Он уговорил Ху Хая, обвел вокруг пальца Ли Сы и сочинил другое письмо, в котором император повелевал Фу Су покончить с собой, а Мэнь Тяня — казнить…

При этих словах Гийюй мгновенно навострил уши.

— Получив письмо, запечатанное императорской печатью, — горестно повествовал далее бо-ши, — Фу Су как почтительный сын перерезал себе горло клинком, присланным вместе с письмом. Мэнь Тяня арестовали и посадили в тюрьму в Янчжоу. После сего Ху Хай унаследовал престол под именем Эр Шихуанди…

— Стой! — взревел чжуки. — Так Мэнь Тянь больше не глава войск? Жаль!.. Давно хотелось мне встретиться с ним и рассчитаться за Великую Петлю! Где он, говоришь, — в Янчжоу? Хорошо, я его и там найду!.. А кто нынче вместо него?

— Слышал я, некий Ван Ли… — робко пискнул Сяо.

— Не знаю о таком, — задумался Гийюй. — Он что, очень опытный воин, этот Ван Ли?

Сяо растерянно вздернул плечами:

— Мне ли об этом судить…

— Какая разница — Мэнь Тянь или Ван Ли… — заговорил вдруг Бальгур, тоскливо глядя в сторону. — Дело не в них и даже не в том, как зовется император — Цинь Шихуанди или Эр Шихуанди… За Великой степью все еще стоят в боевой готовности тридцать тумэней войск.

А самое главное — по-прежнему существует требование слепого повиновения, и людям приходится подчиняться. Так ведь, бо-ши?

Старый учитель письма и чтения судорожно глотнул, закивал головой.

Гийюй хотел что-то сказать, но раздумал и только махнул рукой, давая Сяо знак продолжать. Тот повиновался с заметной неохотой.