Долина бессмертников

Могучий и свирепый, он отчаянно шел на прорыв, ему оставалось еще совсем немного, но он так и не вышел из кольца облавы.

„Кольцо облавы… кольцо облавы… — У Бальгура кружилась голова. — Слева — юэчжи, справа — дунху… два встречных удара, и путь в Великую степь отрезан… а сзади копейщики Мэнь Тяня… Ни один из хуннов не вышел бы из кольца облавы… как этот кабан… Тумань был прав… Но земли… земли…“

— Ты ранен, князь? — встревожился подскакавший Гийюй, встретив безразличный, обращенный внутрь взгляд Бальгура.

— Нет, — Бальгур помолчал. — Мне жаль этого кабана… Он хорошо уходил… но не ушел…

Прикончив осточертевшую всем тушенку с макаронами, Олег погладил живот и торжественно провозгласил:

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь — икра, и с голубым пером
Там щука пестрая: прекрасны!

Юные туземцы вытаращились. Харитоныч облизнулся, крякнул и полез за кисетом.

— Ох, Олег, Олег, — рассмеялась Лариса. — И всегда - то ты испортишь настроение!

Хомутов задумчиво подвигал усами и с некоторым даже смущением повернулся к Олегу.

— Да простится мое невежество: чувствую — классика, но чье?..

— Державин, — Олег лукаво прищурился. — Прокопий Павлович, а лет эдак через пятьдесят по поводу этих же строк будут задавать совершенно иной вопрос. Знаете какой?

— Да?

– Спросят: а что такое раки, что такое икра? Зато даже трехлетний карапуз будет на память знать формулу какой-нибудь дезоксирибонуклеиновой кислоты. К этому дело идет…

Уже выходили из-за стола, когда Хомутов вдруг спохватился:

— Э-ээ, а где же наш Алеша?

Ребята зафыркали. Алеша, добродушный семнадцатилетний увалень, впервые вырвавшийся из-под родительской опеки, был способен засыпать буквально на ходу, из-за чего вечно опаздывал к столу.

— А он остался на раскопе зачищать стенки, — сказал Карлсон.

— Точно! Он хоть редко моет уши, но… — Олег поднял палец и выразительно покосился на Хомутова, — но в раскопе любит чистоту.

Не успели отсмеяться, как Олег, высматривавший что-то между деревьев, вдруг объявил:

— Ну вот, я же всегда говорил, что надо завести собаку. Гости подъезжают, а предупредить-то и некому.

И верно, сверкая эмалью, стеклом и никелем, к лагерю приближалась присадистая пепельная „Волга“. Прокопий Павлович поперхнулся чаем, как-то непривычно сгорбился и семенящей походкой заспешил навстречу неожиданным гостям.

— Ой, уж не шеф ли это мой, академик Богомолов! — ахнула Лариса и побежала к себе в палатку.

После такого предположения паника приняла нешуточные размеры. Юные туземцы без просьб и напоминаний стали лихорадочно прибирать со стола и мыть посуду, чего за ними никогда прежде не наблюдалось. Даже Харитоныч, и тот, поплевав на свой махорочный окурок, старательно затоптал его в землю. Всеобщая тревога обошла стороной только пятилетнюю Ларисину дочку и тридцатидвухлетнего Олега. Оба они, правда, встали из-за стола, но лица их выражали одно только чистое любопытство с той лишь разницей, что Светочка, эта уменьшенная и потому забавная и трогательная копия Ларисы, засунула палец в рот, а Олег же этого делать не стал.

Между тем машина остановилась. Из нее выскочил молодой человек с огромным фотоаппаратом на груди, открыл заднюю дверцу и помог выйти представительной даме в брюках и противосолнечных очках, упитанному мальчику, высокой худосочной девице лет двадцати, а под конец с величайшими предосторожностями извлек из „Волги“ седовласого джентльмена с эспаньолкой, в белом полотняном костюме.

— Ах, это же вовсе не Богомолов!

Поэт обернулся — рядом стояла Лариса с чуть-чуть подведенными губами и в элегантном полосатом платье.

— Кто бы он ни был — поклон ему земной, — наклонившись к ней, сказал Олег. — Благодаря этому человеку я впервые вижу тебя не в шортах. Поверь, в платье ты гораздо красивее.

— Позвольте вас представить друг другу, — ослепительно улыбался молодой человек с фотоаппаратом и даже пританцовывал от избытка энергии. — Это Прокопий Павлович Хомутов, работник нашего института. Третий год уже ведет здесь интереснейшие исследования. А это наш уважаемый гость, — тут молодой человек неуловимо изменил голос, так что все дальнейшее выделялось как бы жирным шрифтом, — профессор Ефим Лазаревич Одиозов, крупнейший специалист по млекопитающим Сибири и Дальнего Востока.

— Оставьте, любезный, эту официальщину! — добродушно засмеялся профессор. — Право, ни к чему все это. Уж коли мы удостоились счастья попасть в столь живописное место, то давайте по-простому, как говорится, по-нашенски! Итак, любезный э-э… Прокопий Прокопьевич, покажите нам ваши антики!

— Да-да, прошу, прошу, — засуетился Хомутов, делая обеими руками неуклюжие приглашающие жесты. — Вот сюда, сюда… Вот тропочка…

— Это становится любопытным, — пробормотал поэт, пристраиваясь в хвост процессии.

Тропа, чуть попетляв меж сосенок в рост человека, резко взбежала на желтую гряду отвала, с высоты которой открылось все захоронение.