— Как скажет аллах, так тому и быть.
ЧЕРНОЕ УТРО
На рассвете немцы вступили в аул.
В эту ночь из-за Даночки в доме никто не спал. Но к утру Апчару и Хабибу сморил сон. Апчара прилегла не раздеваясь «на минутку», но, как только головой коснулась подушки, так и забыла про все на свете. Хабиба сидя уронила голову, спит — не спит, не поймешь.
Вдруг на улице затрещали мотоциклы. Ирина бросилась к окну, прильнула глазами к щели неплотно закрытых ставней. Сначала ничего не увидела, но треск приближался. Хотела закричать, но язык словно прилип к гортани. Оглянулась на Апчару, та спит и улыбается во сне. Снится ей что-то хорошее, наверно школа, ведь, в сущности, девчонка еще.
— Немцы… — выдохнула наконец Ирина.
— Где? Что? — Апчара тоже подскочила к окну.
По улице медленно, в две колонны, ехали мотоциклисты в касках и с автоматами. На люльках установлены пулеметы, и в каждой люльке еще один немец, тоже в каске.
— Как в страшном кино… — прошептала Апчара.
— Нет бога, кроме бога. Быть тому, как скажет аллах. — Хабиба не торопилась взглянуть на немцев и по-прежнему сидела на своем стуле. — Утром пришли, значит, недолго испытывать земле тяжесть их сапог.
— Точь-в-точь как в страшном кино, — подтвердила еще раз Апчара. — Пулеметчики в колясках.
Хабиба упорно сидела на своем стуле и оттуда комментировала события:
— В колясках привезли, в гробах увезут.
Мотоциклисты проехали, и улица опустела. Ирина подвела итог всему происшедшему.
— Вот мы и на оккупированной территории, — горько сказала она. — От Альбияна писем не жди. — Она села на свое место у детской кроватки, уткнулась в горячее тельце Даночки и заплакала. Никто ее не утешал. Все думали об одном и том же. Между Альбияном и ними легла непреодолимая пропасть. Кто знает, доживут ли они до счастливой встречи с ним? От него и так ни слуху ни духу. Последнее письмо получено месяц назад.
— Что теперь делать? Я говорила: эвакуироваться! Вот, дождались! — Апчара с укором взглянула на мать. — Нас уже занесли в список, я знаю, мне говорили. Мама всем верит, всех жалеет: что сосед, что рубаха — без них нельзя. Вот тебе и рубаха.
— Как аллах повелел, так тому и быть, — изрекла Хабиба.
Вчерашняя бомбежка оказалась началом наступления немцев. Дождавшись, когда утихнут бурные воды Баксана, немцы обрушились на наши позиции, прорвали оборону на правом берегу Баксана, и главные силы их устремились к Нальчику.
— Утро, когда солнце не взойдет. — Хабиба вспомнила годы гражданской войны. Трудно было разобраться тогда в водовороте событий. То белые вывешивали свой флаг над сельским правлением, то большевики заявляли о своей власти, то шариатисты брали верх, то казаки Терека — поди разберись, кто за что проливает кровь. Теперь как будто все яснее: вот Советская власть, а вот фашистские пришельцы. Но все-таки непонятно, зачем Гитлеру Кавказ? По какому праву он предал огню столько городов и сел, разорил страны, уничтожил народы? Почему нет единства среди тех народов, которые он покоряет? Их же больше. Они сильнее.
Замычала Хабляша и прервала размышления Хабибы. Пора доить корову.
Хабиба не решалась высунуться из дому. Вдруг немцы уже сидят на дворе и ждут ее, чтобы схватить и потащить для расправы. Ей казалось — и двор уже не ее двор, и Хабляша не ее корова.
«Придут немцы — темиркановский колхоз развалится, как куча из булыжников», — предрекала соседка.
Хабиба знала, что отвечать ей придется за многое: за мечети, превращенные в клубы и колхозные амбары, за выселение мулл и хадшей, за раскулачивание, за принудительное обучение людей на ликбезе и просто за то, что она была женой Темиркана, с именем которого связано все новое, что принесла в аул Советская власть. За то, что она мать сына-коммуниста и дочери-комсомолки. Значит, так решил аллах, послал ей тяжкие испытания. Спросить бы: «За что?» Но аллаху вопросов не задают. Он знает, за что. Об одном Хабиба просит аллаха: послал испытания — пошли и силу, чтобы выстоять. И пусть еще горе не коснется Даночки…
Корова мычит. На улице не слышно никаких мотоциклов. Тихо. И петухи не поют, и собаки не лают. Аул словно вымер. Возможно ли?..
Хабиба взяла подойник. Тихонько открыла дверь, не дыша, вышла из дому. Она шла, будто под ней не земля, а тонкий лед, который вот-вот проломится, и тогда окажешься на дне глубокой реки. Хабляша уже просунула голову в дверь, ждала корма.
Хабиба осмотрелась. Вокруг ни живой души. Может, никаких немцев и не было?
День прошел в ожиданиях и тревоге. Из дома никто не выходил. Апчара хотела сбегать к Бекану что-нибудь разузнать, но Ирина не пустила.
На другой день рано утром Хабиба еще не успела приготовить завтрак, а Ирина и Апчара хлопотали около Даночки, когда раздалась очередь из автомата и с крыши посыпалась битая черепица.
Хабиба вышла во двор. У ворот стоял человек, которого Хабиба узнала не сразу. На голове — немецкая фуражка, а одежда гражданская. Сентраль.