Доля ангелов

«Мертвая голова» мирно покачивалась у пирса. На берегу совещались водолазы в полной экипировке, похожие на глянцевых игуан, вставших на задние лапы. Подразделение ихтиандров собиралось обшарить подветренную акваторию. С большой долей вероятности туда должно было прибить волной нечто их интересующее.

Я сполоснул лицо и поплелся к яхте, чтобы попрощаться. На выскобленных добела досках палубы, обхватив руками колени, сидела Маша, не в силах унять дрожь в хрупких стеблях рук и ног.

— Что случилось, Маша?

В ответ ее зубы заплясали. Предчувствуя дурные известия, я сел рядом с ней на свернутые пирамидой канаты. И тут я разглядел ее окончательно: смазливая девочка из предместья, нищая студенточка государственного вуза, юная нимфа, на миг оседлавшая золотого быка и мгновенно поблекшая, как бабочка в сачке.

— Где Маркел?

— Я уже все рассказала следователю. Маркел поспорил с Маугли, что дойдет до маяка по ночной воде. Я легла спать в кемпинге. Утром яхту нашли пустой.

Моя рука, предательски подрагивая, ложится на атласное плечико «невесты моря»:

— Маша, я видел тебя сегодня ночью… Это был ночной заплыв?

Она едва заметно повела плечом.

— Ну, допустим, что дальше? — бросила она с колючим вызовом.

— Ты поссорилась с моим братцем и решила удрать с яхты?

Маша молчала. На ее предплечье тлел бледный, расплывшийся синяк.

Зная Маркела, я мог предположить только одно: он напился и стал выкручивать ей руки. Маша оказала достойное сопротивление. Такие колючки вполне могут дать отпор любому королевичу: «только после свадьбы!»

Облет с вертолетов и напряженные поиски в течение дня не принесли результатов.

Поздним вечером при тусклом свете фонарика мы собрали имущество Мары, погрузили в недра гигантского «джипа» и под скулеж осиротевшего Флинта, в сопровождении милиции отбыли в столицу. Волей-неволей мы с Машей стали кем-то вроде душеприказчиков без вести пропавшего Маркела Горского.

В элитном поселке Тихая пристань Мара недавно прикупил недвижимость и обставил со всей возможной роскошью. Его мать, Фира Горская пребывала в платном пансионе для маразматиков. Выдернуть Эсфирь из ее довольно комфортной «растительной жизни» не представлялось возможным. Озадаченная домработница закрывала зеркала темным крепом. Флинт, поджав обрубок хвоста, скулил под столом, намекая, что после всего случившегося я просто обязан усыновить его.

Я потерянно бродил по комнатам. Здесь уже успело поселиться сиротливое эхо. Пол в мастерской был завален прижизненными «трофеями» Мары, в лаборатории сохли «пеленки» с изображениями сладострастных сирен, увешанных бриллиантами, как новогодние елки зеркальными шарами. Мельком я отметил, что мне по-прежнему нравятся худощавые блондинки, вроде Маши. С гадливым чувством я ревниво проинспектировал «постеры». Нет, «невесты моря» среди них не оказалось, но для Мары воистину не было ничего святого. Русские красавицы в жемчужных кокошниках, в коронах или в строгих одеяниях монахинь служили моделями для его порнографических фантазий, больше похожих на черное заклятие. На снимках мелькали не в меру похотливые негры, животные, голубые обезьяны Содома и нежные отроковицы, оскверненные фотообъективом Маркела. Похоже, эти фантазии нешуточно занимали Мару при жизни.

В особняке тренькали приглушенные звонки. Уже начали приходить траурные телеграммы от комитетов, союзов, клубов и обществ, но были и письма, адресованные еще живому Маре.

Среди толстых белоснежных пакетов с эмблемой фирмы «Де Брис», торгующей алмазами, выделялся серый конверт, обляпанный марками и, в отличие от других, подписанный от руки. Вместо обратного адреса синел штемпель нотариальной конторы. Письмо нотариуса предписывало М. К. Горскому немедленно прибыть в Гурзуф для оформления наследства. Вне всякого сомнения, Мара имел в своем естестве магнит, даже посмертно притягивающий деньги и богатство.

До символических поминок Мары оставалось три дня, и я решил, что вполне успею смотаться в Гурзуф, дабы на месте разобраться с нотариусом.

Курортный городок был погружен в дождь и меланхолическую грусть. Живописный вид на бухту внизу заставил бы вздрогнуть сердце всякого потенциального наследника домика у моря, обвитого плетьми янтарного винограда и обсаженного высокими кладбищенскими кипарисами.

Спартак Петрович, местный нотариус со скрипом тер толстые стекла очков. Маленький, горбатый, настороженный, он был похож на сердитого ежа, которого попусту разбудили среди зимней спячки.

Благодетелем, завещавшим все свое имущество Маре, оказался некий Оскар Тайбеле, бывший фокусник-иллюзионист. Личность довольно известная, но лучи его славы заметно поблекли к тому времени, когда Маре суждено было родиться на свет, а спустя два с половиной десятилетия и вовсе превратились в тусклый венчик.

— А кем Тайбеле приходился Маркелу? — поинтересовался я. — Он никогда не говорил о дяде-циркаче.