Долгое отступление

Невозможность такого решения в долгосрочной перспективе очевидна, и его несостоятельность в полной мере сказалась во время мирового кризиса — Великой рецессии 2008–2010 годов. Но в краткосрочной перспективе это казалось возможным. Демонтаж социального государства происходил не одномоментно и не полностью, а противоречия накапливались постепенно. К тому же оборотной стороной социального демонтажа стала финансиализация капитализма. По мере сокращения государственных социальных расходов увеличивалась закредитованность домохозяйств, вынужденных приобретать в долг то, что раньше получали бесплатно или дешево[181]. Однако одновременно расширялся и финансовый сектор, создавая, помимо прочего, рабочие места, технологии и стимулы для экономического роста. А коммерциализация различных сторон жизни, ранее обеспечивавшихся государством, тоже создавала новые рынки, занятость и карьерные возможности для тех, кто вписался в процесс перемен.

Еще перед началом Первой мировой войны Николай Бухарин писал: «Потребление масс, его уровень, самая ценность рабочей силы включают, по Марксу, и момент классовой борьбы. Во всей механике развертывающихся противоречий между производством и потреблением, между ростом производства и отношениями распределения уже включена эта борьба классов, напяливающая на себя костюм экономических категорий»[182]. В конечном счете, несмотря на все специфические особенности, характеризующие разные, но регулярно повторяющиеся, кризисы, все они порождены одним и тем же фундаментальным противоречием между все большим развитием производительной силы капитала и «узким основанием, на котором покоятся отношения потребления»[183]. Социальное государство, регулирование рынков и возникшее вместе с ними общество потребления не просто гуманизировали и преобразовали капитализм в демократических развитых странах, сделав его менее жестоким по отношению к трудящимся. Они позволили на некоторое время смягчить его фундаментальное противоречие. Эти реформы не только превратили наемных работников в активных покупателей на рынке, но и сделали само государство важнейшим и крупнейшим потребителем. Однако успех этих мер был достигнут за счет систематического насилия над капиталом, ограничением его возможностей и свободы. Правящий класс был готов мириться с таким положением дел в течение значительной части XX века (поскольку это было ценой его собственного спасения), но лишь в той мере и до тех пор, пока для него существовала непосредственная и смертельная угроза революции и политического уничтожения. Как только глобальное соотношение классовых сил начало меняться, стали пересматриваться и условия социального компромисса. Сначала понемногу и исподволь, потом все более радикально и агрессивно.

Атака неолиберализма против социального государства и регулирования хозяйственной жизни шла под лозунгом защиты индивидуальной свободы от бюрократического вмешательства. Политики и публицисты постоянно подчеркивали, что государственные институты недопустимо разрослись и присутствуют теперь во множестве сфер жизни, которые ранее были для них закрыты. Однако совершенно не случайно, что подобное «расширение» государства происходило пропорционально его демократизации. Это можно проследить не только на Западе, но и в Советском Союзе, где именно в эпоху оттепели, одновременно с демонтажем репрессивной машины, построенной в сталинскую эпоху, разворачивалось массовое жилищное строительство, принимались все более широкие социальные программы. Данный парадокс еще в 1920-е годы уловил Карл Шмитт: «Плюралистическое партийное государство становится „тотальным“ не из-за силы и могущества, но из-за слабости; оно вторгается во все сферы жизни, поскольку должно исполнять требования всех интересантов. В особенности в области экономики, прежде свободной от вмешательства государства, даже если оно отказывается там от любого руководства и политического влияния»[184].

В конечном счете, не капитализм, демонстрируя свою жизнеспособность, посрамил прогноз Маркса о необходимости социализма, а наоборот, эффективность социалистических мер, примененных для преодоления кризисов, оказалась решающим фактором выживания капитализма на протяжении XX века. Но отказ от социалистических костылей, отброшенных капиталом за ненадобностью после краха Советского Союза, поражения социал-демократии и других антикапиталистических сил, в свою очередь вернуло противоречия на исходный уровень. Парадоксальным (а на самом деле — диалектическим) образом именно политическое поражение марксистского социализма реактуализировало теоретический прогноз Маркса.