Долгая прогулка

— Что будет за Льюистоном?

— Пройдем сначала по сто девяносто шестому, потом по сто двадцать шестому до Фрипорта, там я увижу маму и Джен. Там мы перейдем на Федеральное шоссе номер один. И по нему будем идти до самого конца.

— Большое шоссе, — пробормотал Макврайс.

— А как же.

Прогрохотали ружья. Все вздрогнули.

— Это или Баркович, или Куинс, — сказал Пирсон. — Не могу разобрать. Один из них еще идет.

Из темноты донесся резкий, булькающий, леденящий кровь смех Барковича.

— Нет еще, суки! Я еще цел! Нет еще! Нееееееееет…

Голос его звучал все выше и выше. Словно взбесилась пожарная сирена. Руки Барковича вдруг взлетели вверх, как два голубя, и Баркович принялся рвать собственное горло.

— Боже! — вскрикнул Пирсон, и его вырвало прямо на одежду.

Все бросились прочь от Барковича, вперед и в стороны, а Баркович продолжал вопить, булькать, терзал свою глотку и шел вперед. Рот его был похож на дергающееся темное пятно неправильной формы.

Гаррати отвернулся и ускорил шаг. В голове у него пронеслась неясная мысль: хвала Тебе, Боже, что я не предупрежден. На всех лицах отпечатался тот же ужас, что и на его лице. Роль Барковича отыграна. Гаррати подумал, что конец Барковича не предвещает всем остальным ничего хорошего на этой темной и кровавой дороге.

— Мне нехорошо, — сказал Пирсон. Голос его звучал невыразительно. Он рыгнул и некоторое время шел согнувшись. — Ох. Нехорошо. Господи. Мне. Нехорошо. Совсем. Ох…

Макврайс смотрел прямо перед собой.

— Думаю… Мне хочется сойти с ума, — задумчиво произнес он.

Только Бейкер не сказал ничего. И это было странно, так как Гаррати внезапно показалось, что в воздухе слабо запахло жимолостью Луизианы. Он как будто услышал, как квакают в низинах лягушки. Как томно, лениво стрекочут цикады, прогрызая твердую кору кипарисов, чтобы забраться под нее и заснуть на семнадцать лет без всяких снов. Еще он видел, как качается в кресле тетушка Бейкера, увидел ее сонно улыбающиеся пустые глаза; она прислушивается к доносящемуся из старенького радиоприемника треску, шуму, прислушивается к отдаленным голосам. Корпус приемника, сделанный из красного дерева, покрыт паутиной трещин. Она качается, качается, качается. И сонно улыбается. Как сытая, очень довольная кошка, которая съела масло.

Глава 15

Пока вы выигрываете, мне безразлично, будете вы выигрывать или проигрывать.

Бывший главный тренер команды «Грин-бей паркерс»

В мутную белизну тумана вползал дневной свет. Гаррати вновь шел в одиночестве. Он даже не знал, сколько человек приобрели билеты ночью. Может, пятеро. Его ступни стонали. В них развилась жестокая мигрень. Он чувствовал, как они распухают при каждом шаге. Ягодицы болели. В спине горел ледяной огонь. Но ступни распухли и страдали от жесточайшей боли, кровь в них свернулась, и вены превратились в недоваренные спагетти.

И все же червь предвкушения все еще рос у него внутри: до Фрипорта оставалось всего тринадцать миль. Сейчас они вошли в Понтервилл, и зрители почти не различали их в густом тумане, но все равно после Льюистона Гаррати периодически слышал свое имя, выкрикиваемое толпой. Как будто гигантское сердце, пульсируя, выталкивало его.

Фрипорт, Джен, думал он.

— Гаррати? — Знакомый голос, но воспоминание размылось. Это Макврайс. Его лицо — заросший щетиной череп. Глаза блестят лихорадочным блеском. — Доброе утро, — прохрипел Макврайс. — Мы дожили до нового дня.

— Да, Макврайс. Сколько сошло за ночь?

— Шестеро. — Макврайс извлек из своего пояса банку ветчины, раскрыл ее и принялся пальцами засовывать в рот куски. — После Барковича шестеро. — Он сунул банку обратно. Его пальцы по-стариковски дрожали. — Пирсон тоже.

— Правда?

— Да, Гаррати. Нас осталось не так много. Всего двадцать шесть.

— Не много.

Идти сквозь туман — все равно что идти сквозь невесомое облако пыли.

— Нас тоже не много. Мушкетеров. Ты, я, Бейкер, Абрахам. Колли Паркер. И Стеббинс. Если тебе будет угодно причислить к нам Стеббинса. А почему нет? Черт, почему нет? Давай, Гаррати, будем считать и Стеббинса. Шесть мушкетеров и двадцать оруженосцев.

— Ты по-прежнему думаешь, что я выиграю?

— Здесь всегда весной такой туман по утрам?

— Как тебя понимать?

— Нет, я не думаю, что ты выиграешь. Рей, победит Стеббинс. Его ничто не доконает, он твердый как алмаз. Говорят, теперь, когда не стало Скрамма, Стеббинс котируется в Вегасе девять к одному. Да что там, он же выглядит почти так же, как в самом начале.

Гаррати кивнул, как будто ожидая это услышать. Он отыскал тюбик говяжьего концентрата и начал есть. Он не поменял бы этот концентрат даже на непрожаренный гамбургер. Впрочем, непрожаренные гамбургеры у Макврайса давно кончились.

Макврайс негромко шмыгнул и вытер нос рукой.

— Тебе это не кажется странным? Снова топтать родную землю после трех суток пути?

Червь предвкушения шевельнулся внутри, и Гаррати ответил:

— Нет. Мне это представляется самой естественной вещью на свете.