Долгая прогулка

Теперь они уже не видели растущих у обочины невысоких сосен и елей — впервые с начала Прогулки они встретили настоящую толпу. Поднялся колоссальный рев, стих, повторился, затем еще раз. Как будто громадные волны накатывались на скалы. Идущих слепили вспышки фотоаппаратов. Полиция штата сдерживала напирающую публику; вдоль обочин были натянуты оранжевые нейлоновые заградительные канаты. Один из полицейских пытался справиться с орущим и вырывающимся маленьким мальчиком. Лицо мальчика было перепачкано, из носа текли сопли. Он размахивал игрушечным планером, а в другой руке держал блокнот для автографов.

— Боже! — воскликнул Бейкер. — Боже правый, вы только посмотрите на них!

Колли Паркер махал и улыбался. Гаррати подобрался к нему поближе и только тогда услышал, как Паркер кричит с сильным акцентом уроженца Среднего Запада:

— Рад вас видеть, свора кретинов! — Улыбка, приветственный жест. — Привет, матушка Макри, коза старая. Рожа у тебя — совсем как моя задница. Эй, как жизнь?

Гаррати зажал ладонями рот и истерически захихикал. В первом ряду мужчина держал в руках плакат с небрежно выполненной надписью СКРАММ. Он только что выпалил из ракетницы. За его спиной полную женщину в нелепом желтом купальном костюме сдавили три студента с банками пива в руках. «Жирная, а прочная», — подумал Гаррати и захихикал громче.

Боже мой, у меня начинается истерика, не допускай ее, вспомни Гриббла… Не надо… Только не это… Не надо…

Но он ничего не мог поделать. Он хохотал и хохотал, у него уже начались колики в желудке и подгибались ноги, и кто-то уже кричал у него над ухом, стараясь перекрыть рев толпы. Это был Макврайс.

— Рей! Рей! Что с тобой? Ты в порядке?

— Они смешные! — Он почти плакал от смеха. — Пит, Пит, они такие смешные, что… Ну такие смешные!

Девочка в грязном платье с серьезным видом сидела на земле, надувала губы и хмурилась. Когда группа проходила мимо нее, она скорчила жуткую гримасу. Гаррати едва не рухнул от нового приступа смеха и был предупрежден.

«Я могу умереть, — подумал он. — Я могу умереть хохоча, вот будет номер!»

Колли по-прежнему весело улыбался, махал зрителям и поносил их и журналистов, и это было смешнее всего. Гаррати упал на колени и получил еще одно предупреждение. Он издавал теперь только отрывистые, похожие на лай смешки — на большее его легкие уже не были способны.

— Его сейчас стошнит! — завопил кто-то в диком восторге. — Смотри, Элис, сейчас его стошнит!

— Гаррати! Ради всего святого! Гаррати! — надрывался Макврайс.

Он обхватил Гаррати сзади, каким-то образом помог ему подняться, и Гаррати заковылял дальше.

— О Господи, — задыхаясь, проговорил он, — Господи Боже, они меня убивают. Я… не могу… — Он снова разразился слабым, кашляющим смехом. Колени его подогнулись. Макврайс снова рывком поднял его. Воротник Гаррати порвался. Оба получили по предупреждению. «У меня это последнее, — проплыло в голове у Гаррати. — Скоро я увижу пресловутую ферму. Прости, Джен, я…»

— Пошли, дурак, я не могу тебя тащить, — прошипел Макврайс.

— Я не могу, — выдохнул Гаррати. — Дыхания нет, я…

Макврайс быстро дважды ударил его — по правой и по левой щеке, а затем быстро, не оглядываясь, ушел вперед.

Смех прекратился, но живот болел, а воздуха в легких не осталось, и ему казалось, что он уже не сможет сделать вдох. Он плелся вперед, шатаясь как пьяный, и старался восстановить дыхание. Перед глазами плясали черные круги, и он отчасти сознавал, насколько близок к обмороку. Одна нога зацепилась за другую, он споткнулся, но как-то удержал равновесие.

Если я упаду — умру. Мне не встать.

А на него смотрели. Вся толпа смотрела на него. Бешеный рев стих до почти нежного шепота. Они ждали его падения.

Он шагал вперед, сосредоточившись исключительно на том, чтобы переставлять ноги. Когда он учился в восьмом классе, ему попался рассказ писателя по имени Рей Брэдбери, и в том рассказе говорилось о толпах, которые собираются при несчастных случаях со смертельным исходом, о том, что у всех этих людей всегда одно и то же выражение лица, о том, что они всегда как будто знают наверняка, выживет пострадавший или умрет. «Я еще поживу, — мысленно говорил им Гаррати. — Я выживу. Я еще немного проживу».

Он заставил себя шагать в такт ритмичным мозговым импульсам. Все остальное, даже Джен, он выбросил из головы прочь. Для него не существовало жары, Колли Паркера, Фрики Д’Аллессио. Для него не существовало даже непрекращающейся тупой боли в стопах и замороженных от напряжения икроножных мышц. И только одна мысль пульсировала у него в голове как часы. Как сердцебиение. Еще пожить. Еще пожить. Еще пожить. В конце концов сами слова утратили смысл и ничего уже не означали.

Из этого состояния его вывели выстрелы.