Когда группа одолела спуск, ноги Гаррати сделались резиновыми. Тело его давно онемело от усталости, но теперь тупое оцепенение было нарушено невидимыми иголками, которые вдруг пронизали его ноги, грозя скрутить мышцы судорогами. А что в этом, собственно, странного, подумал он. Они в пути уже двадцать два часа. Пройти без остановки двадцать два часа — невероятно.
— Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил он у Скрамма так, как будто в последний раз интересовался его самочувствием часов двенадцать назад.
— Я бодр и свеж, — ответил Скрамм, шмыгнул носом, провел по нему тыльной стороной ладони и сплюнул. — Бодр и свеж, насколько это вообще возможно.
— Похоже, ты простудился.
— He-а. Это из-за пыльцы. У меня весной всегда так. Сенная лихорадка. Даже в Аризоне[14] так было. А простуды у меня не бывает.
Гаррати открыл рот, намереваясь что-то сказать, но вдруг услышал далеко впереди короткий сухой треск. Выстрелы. Прошелестел слух. Погорел Харкнесс.
Гаррати почувствовал, как что-то нехорошее поднялось у него внутри, когда он передавал слух дальше. Магическое кольцо разомкнулось. Харкнесс никогда не напишет книгу о Долгой Прогулке. Сейчас Харкнесса волокут на обочину, как мешок с зерном, или заворачивают в холстину, чтобы затащить в автофургон. Для Харкнесса Долгая Прогулка завершилась.
— Харкнесс, — проговорил Макврайс. — Старина Харкнесс купил билет на ферму.
— Стих про него напиши, — бросил Баркович.
— Заткнись, убийца, — спокойно ответил Макврайс и покачал головой. — Старина Харкнесс, сукин ты сын.
— Я не убийца! — завопил Баркович. — Я еще спляшу на твоей могиле, урод со шрамом! Я…
Гул злых голосов заставил его замолчать. Некоторое время Баркович, что-то бормоча себе под нос, смотрел на Макврайса, потом прибавил шагу и пошел вперед не оборачиваясь.
— Знаете, чем занимался мой дядя? — неожиданно спросил Бейкер.
Кроны деревьев шумели над головой, и Гаррати изо всех сил старался забыть про Харкнесса и Гриббла и думать только об утренней прохладе.
— Чем же? — спросил Абрахам.
— Он был владельцем похоронного бюро, — сообщил Бейкер.
— Не слабо, — равнодушно отозвался Абрахам.
— Когда я был маленьким, меня это всегда интересовало, — рассеянно продолжал Бейкер. По всей вероятности, он потерял мысль, взглянул на Гаррати и усмехнулся. Странная у него вышла усмешка. — Я хотел сказать — кто будет обмывать его. Ну, это как вопрос о том, у кого стрижется парикмахер или кто должен удалять желчный камень хирургу.
— У врача желчь не может быть в порядке, — торжественно провозгласил Макврайс.
— Ты понимаешь, о чем я.
— Так кто же выполнил работу? — спросил Абрахам.
— Да-да, — подхватил Скрамм. — Кто?
Бейкер взглянул вверх, на тяжелые раскидистые ветви, под которыми они проходили, и Гаррати опять увидел, насколько он измучен. «Впрочем, — добавил он про себя, — мы все выглядим не лучше».
— Рассказывай, — настаивал Макврайс. — Не заставляй нас ждать. Кто его похоронил?
— Старая как мир шутка, — заметил Абрахам. — Разве Бейкер сказал, что дядя умер?
— Он умер, — сказал Бейкер. — Рак легких. Шесть лет назад.
— Он курил? — спросил Абрахам и помахал рукой супружеской паре, стоявшей у дороги вместе с двумя детьми и котом. Кота — персидского — они держали на поводке. Кот казался злобным и рвался в бой.
— Нет, — ответил Бейкер. — Даже трубку не курил. Боялся рака.
— Ради всего святого, — снова заговорил Макврайс, — кто же его похоронил? Договаривай, а потом мы обсудим мировые проблемы или поговорим о бейсболе, или об абортах, или еще о чем-нибудь.
— На мой взгляд, проблема абортов — это в самом деле мировая проблема, — серьезно сказал Гаррати. — Моя девушка — католичка, и…
— Дядю. Это мой дядя. Мой дед был юристом, он жил в Шривпорте. Он…
— Мне плевать, — оборвал его Макврайс. — Пусть у почтенного старца было три члена, мне плевать, я хочу узнать, кто похоронил дядю, и тогда мы сможем
— В общем-то никто его не хоронил. Он хотел, чтобы его кремировали.
— Хо! Вот это да! — воскликнул Абрахам и издал смешок.
— Моя тетка забрала из крематория урну с его прахом. Урна и теперь у нее дома в Батон-Руже. Она попыталась продолжать его дело — ну, с ритуальными услугами, — но с похоронным бюро, которым управляет женщина, мало кто хотел иметь дело.
— Думаю, вопрос не в этом, — сказал Макврайс.
— А в чем?
— Не в этом. Ей испортил все дело твой дядя.
— Испортил? То есть как? — Бейкеру вдруг стало интересно.
— Ну, согласись, что он стал для нее плохой рекламой.
— Ты хочешь сказать, его смерть?
— Нет, — ответил Макврайс. — Кремация.
Скрамм громко шмыгнул носом.
— Он затащил тебя сюда, старик, — сказал он.
Бейкер и Макврайс переглянулись.
— Дядя? Наверное, да.
— Твой дядя, — с трудом проговорил Абрахам, — действует мне на нервы. А еще, должен сказать…
В эту самую секунду Олсон обратился к сопровождающим с просьбой позволить ему отдохнуть.