Долгая прогулка

— Я как-то не вижу в этом смысла.

— Скажи ему, Пит, — попросил Гэррети.

— Сказать ему что? Он прав. Или целый банан, или никакого банана вообще.

— Да вы психи, — заявил Гэррети без особой, впрочем, уверенности. Ему было очень жарко, он страшно устал, и в висках возникли первые уколы головной боли. Может это и есть предвестник солнечного удара, подумал он. И, наверное, это не самый худший вариант. Просто погружаешься в вялое полубодрствование, а потом сразу смерть.

— Ну конечно, — любезно согласился МакФриз. — Мы все психи, иначе бы нас здесь не было. Я думал, мы это все уже давно выяснили. Мы все хотим умереть, Рей, ты разве не пропустил еще эту мысль через свою тупоумную башку? Посмотри на Олсона. Череп на палке. Скажешь, он не ищет смерти? Очень сомневаюсь. Второе место… Плохо уже то, что одному из нас не достанется заветной смертушки.

— Я не разбираюсь во всей этой сраной психоистории, — подумав сказал Пирсон. — Просто я не думаю, что кто-нибудь должен отвертеться только потому, что он предпоследний.

Гэррети прыснул:

— Ты спятил.

МакФриз тоже рассмеялся:

— Вот теперь ты начинаешь смотреть на всё это с моей точки зрения. Попарься еще немного на солнце, поджарь свои мозги чуток посильнее, и мы сделаем из тебя настоящего адепта.

Прогулка продолжалась.

Солнце уютно устроилось на самой вершине мира. Ртутный столбик достиг отметки в 26 градусов (у одного из Идущих был с собой карманный термометр), и, если жара не спадет в ближайшие минуты, скоро достигнет 27-ми. Двадцать семь, подумал Гэррети. Двадцать семь. Не так уж и жарко.

В июле температура градусов на пять выше. Двадцать семь. Самое то, чтоб посидеть в саду под вязом с тарелкой куриного салата. Двадцать семь. Отличный повод поплескаться в Ройал-ривер, о боже, как это было бы чудесно. Вода, теплая на поверхности, приятно холодит ноги, и еще это слабое течение в самом внизу, а у скал можно наловить чукучанов[40], если ты не баба, конечно. Вода омывает кожу, волосы, гениталии… Горячее тело Гэррети затрепетало, когда он вспомнил об этом. Самое то, чтобы раздеться до плавок и залечь в брезентовом гамаке с хорошей книжкой. Может, подремать немного. Однажды он затащил Джен с собой в гамак, и они лежали там вместе, раскачивались и обнимались, пока его член не встал как каменный. Но она, похоже, была не против. Двадцать семь. Господь на шевроле, двадцать семь градусов!

Двадцать семь. Двадцатьсемьдвадцатьсемьдвадцатьсемь. Пока не превратится в бессмыслицу, пока не уйдет.

— Бне в жизди не было таг жарго, — сказал Скрамм с заложенным носом. Его красное лицо было покрыто потом. Он снял рубашку, обнажив волосатый торс. Пот покрывал все его тело, стекая ручейками, как земля в половодье.

— Ты бы лучше надел рубашку, — сказал Бейкер. — А то, когда солнце начнет садиться, тебя может продуть. А вот это уже по-настоящему хреново.

— Проклятая куртга, — сказал Скрамм. — Я ж весь сгорю.

— Будет дождь, — сказал Бейкер, обшаривая глазами пустое небо. — Должен быть дождь.

— Нихрена он тебе не должен, — сказал Колли Паркер. — В жизни не видел более дерьмового штата.

— Если он так тебе не нравится, что же ты домой не пойдешь? — спросил Гэррети и дурашливо хихикнул.

— Заткни свой пердак.

Гэррети отпил воды, но совсем немного. Было бы не очень весело, если б его сейчас скрутило водяным спазмом — жуткая смерть получилась бы. Однажды он уже пережил такой спазм, и одного раза ему вполне хватило. Он тогда помогал соседям, Элвеллам разгружать сеновал. У них в амбаре было невероятно жарко; мужчины, выстроившись цепочкой, перекидывали семидесятифунтовые кипы сена в кузов грузовика. Гэррети совершил тактическую ошибку, выпив три полных ковша ледяной воды, которую им вынесла миссис Элвелл. Вдруг его грудь пронзила ужасная боль, тут же волнами разойдясь на живот и на голову; он подскользнулся на клочке сена и мешком рухнул с сеновала прямо в кузов грузовика. Он блевал, свесившись через борт, слабый от боли и стыда, и мистер Элвелл поддерживал его заскорузлыми от тяжелого физического труда руками. Его отправили домой, мальчика, который только что провалил первый из тестов на право называться мужчиной, и руки его были покрыты сыпью, а в волосах застряла солома. Он шел домой, и раскаленное солнце давило на его и без того обожженную кожу десятифунтовым молотом.

Он передернул плечами, и по его телу тут же пробежала волна мурашек. В висках тяжело стучала головная боль… как просто было бы сейчас отпустить.

Гэррети посмотрел на Олсона. Олсон продолжал идти. Его язык почернел, а лицо было серым от грязи. Глаза слепо смотрели перед собой. Я не такой как он. Господи боже, я не такой. Пожалуйста, не дай мне так же угаснуть.

— Оптимизма это что-то не внушает, — подавленно сказал Бейкер. — Мы не дойдем до Нью-Хэмпшира. Могу деньги на это поставить.