Сильвен был в разлуке с Бенедиктой шесть недель. Он соскучился по ней и по их стычкам. При встрече оба явно испытывают смущение. Бенедикта говорит: «Я уж и забыла, что ты такой красивый мужчина». А наш весельчак не знает, куда деть руки, разглаживает рыжеватые усы, расстегивает жесткий воротничок и срывает галстук.
Матильда опять оказывается в компании своих кошек, которые, не испытывая никакого смущения, следуют за колесами ее самоката. Она вдыхает соленый ветер, любуясь видом дюн за окнами виллы, где прижималась к Манешу и он целовал ее, желанный желанную, такую же, как все.
В ночь после возвращения, сидя за столом в своей комнате, окруженная своими фотографиями и кошками, она пишет на бумаге для рисования:
«Разновидность номера четыре с острова Маврикий, один синий двухпенсовик, напечатанный в 1848 году в серии из двенадцати марок. Орфографическая ошибка по вине рассеянного гравера содержится в седьмой марке этой серии, в результате чего ПЕНС превратился в ПЕНО. Новые или гашированные, эти двухпенсовики стоят теперь целое состояние».
А внизу листка добавляет:
«Сведения о потерях могут быть подделаны. Придерживаться отныне письма капитана Фавурье. В воскресенье на заре они все еще живы».
ШКАТУЛКА ИЗ КРАСНОГО ДЕРЕВА
"Вероника Пассаван.
Улица Амадье, 16, Париж.
10 января 1920 года.
Мадемуазель!
Позавчера я зашла к Малышу Луи, чтобы пожелать ему счастливого Нового года. Он рассказал мне о вашем с ним разговоре осенью прошлого года, стараясь в точности воспроизвести свои слова.
Я бы не хотела, чтобы по поводу нашего разрыва с Клебером Буке, которого все называли Эскимосом, возникли кривотолки. Я просто любила Клебера, всего без остатка, и очень страдала из-за своего упрямства. Однако я совершенно уверена, что при первой же встрече мы бы помирились. Я же не знала, что он погибнет на войне. Чтобы меня успокоить, он всегда говорил о своих связях, что его не посылают на опасные задания. Мне казалось просто невероятным, что он может погибнуть. Иногда, по ночам я все еще не верю и готова объяснить почему.
Я об этом не говорила Малышу Луи — к чему еще больше расстраивать человека? Так вот, в марте 1917 года ко мне на работу зашла женщина и сообщила то, о чем вы, вероятно, давно догадались и о чем вы также не пожелали рассказать Малышу Луи — о самостреле и приговоре трибунала.