Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 2)

— Он чиркнул спичкой, пытаясь поджечь свечу. Фитиль затрещал, разбрызгивая во все стороны капли парафина и чая, но разгорелся.

— Ишь ты: отсырела... — притворно удивился Сталкер,— и когда только успела? Ну ладно, ладно — ‘язвиняюсь’. Вы же сами видите: стихия... Может, действительно правы силикатовские — не стоит прикуривать от свечи... под землёй, да.

— Угу... — проворчал Сашка,— вали теперь всё своё раздолбайство на Двуликую да на старика шубина...

— А что есть раздолбайство? Может, все эти поступки — ну, глупые, стрёмные или там случайные совпадения — на самом деле от этого?

— Ух, ты... — протянул Пит.

— Ну да,— хмыкнул Сашка,— “а всё дело было в моей больной печени...”

— Чего? — не понял Пит.

— Джером,— с удовольствием пояснил Сашка,— “родители думали, что всё от моей лени. А на самом деле у меня просто была больная печень...”

— К чему это вы?

— А к тому, что некоторые верят в Бога только тогда, когда их прижимает. И своеобразно, я бы заметил, верят. “Хорошее — от себя, плохое — от Бога...”

— Ладно вам,— примирительно сказал Пищер,— всё не так.

— Он посветил в кан с чаем.

— Лучше выловите парафин.

— А как — ты один знаешь?

: Пищер не ответил — по привычке глянул на руку, где ещё вчера были часы, пробормотал “ч-чёрт” — изогнулся и полез в транс за своей спиной.

Сталкер вздохнул и склонился над каном.

— Тоже мне — бином Ньютона,— пробормотал он.

— Сашка убрал со стола миски, кан из-под супа; вытер тряпкой разлитый чай. Тряпка тут же стала холодной, скользкой и противной; было мерзко держать её так — в руке; он выжал её над щелью в полу, поискал глазами, куда бы пристроить — выкидывать, несмотря на возникшее желание, не хотелось, потому что впереди был ещё месяц пребывания и всякое могло пригодиться — он знал, как это бывает, как не хватает иногда в самом конце тех же тряпочек, чтобы вытереть что-то,— и он пристроил её на угол большой ровной плиты, на которой стоял примус.

— Ладно,— сказал он,— не фиг всуе. Это действительно никто не знает, как. Может, для каждого это — своё. Один ни во что не верит, и ему всё по барабану. Другой тени шугается, а копнёшь — тоже правильно...

— Так, выходит, и нет ничего — для всех? — спросил Пит.

— Есть,— отозвался Пищер, вынимая руку из транса,— ‘вот-она она’.

— И водрузил на плиту-стол здоровенную плоскую бутыль тёмно-красного цвета.

Сашка тут же принялся разглядывать её на просвет — пламя свечи длинной жёлтой искоркой пробивалось насквозь; вокруг неё мягко светился эллипс — алый в средине и малиновый к краям...

— Ух ты,— снова протянул Пит.

“Малиновки заслышав голосок” — начал насвистывать Сталкер, пальцем извлекая из кружки чаинки.

— Да,— сказал Сашка,— весчь...

— и налил себе из кана полкружки чая.

— За Начало,— сказал Пищер,— чтоб повезло.

— Может быть,— согласился Сашка,— может, и повезёт — именно нам...

: Он помолчал, паузой доигрывая иронию, отхлебнул чуть тёплого чаю, сморщился — и добавил:

— По крайней мере, хоть этот транс не грохнули. Так что Начало вполне ничего. В духе. В конце концов, чай, парафинированный Сталкером — не так уж и плохо... Для начала.

Сталкер перестал насвистывать, уставился на Егорова. Сашка демонстративно отхлебнул из кружки ещё раз, затем встал, замер — и, прикоснувшись к губам, осторожно снял с них тоненькую прозрачную плёночку.

— Держи,— он протянул её Сталкеру.

— Что это?.. — Сталкер подозрительно уставился на слепок сашкиных губ,— я же всё выловил!

— Достаатошно адной таблэтки!.. — с грузинским акцентом произнёс Сашка,— я ххачу пааднять эту чаашэчку паарафына...” — он медленно поднял кружку,—

— ‘Сьёвейтцкий парафинь пьём за дрючба и льюбовъ!’ — подхватил Пищер.

— Чая поменьше, парафына поболшэ — это, видымо, мнэ,— смешивая акценты, заключил Сталкер.

Все засмеялись.

— Нужно дать ему остыть,— сказал Пищер,— когда остынет, парафин всплывёт и его можно будет...

— Ловить голыми руками,— докончил Сталкер.

: Сашка сокрушённо покачал головой.

— Подумать только! И так может веселиться человек, всего лишь пять минут назад чуть не оставивший нас без стола и чая!..

— Пять условных минут,— Пищер показал Сашке запястье, лишённое органов времени.

— И ЭТОТ ЧЕЛОВЕК —— Я!!! — Сталкер с гордостью стукнул себя кулаком в грудь, и в этот момент — одновременно с его “Я!” и ударом — в гроте повис некий звук: то-ли отдалённый крик боли и ужаса, то-ли вой, низкий свист, почти гудение...

— Сталкер съёжился, и как стоял, рухнул на сиденье.

— А-ах,— распахнул рот Пит, но ничего не было слышно.