Сломанный гребной винт или даже мотор можно заменить. Бывают ситуации значительно хуже. Одна из них запомнилась мне на всю жизнь и во-многом изменила всю систему приоритетов. До того как стать кардиохирургом, я 10 лет посвятил хирургии общей. Сейчас кругом узкая специализация. И это неплохо. Плохо, когда приходят в кардиохирургию без хорошей базовой общехирургической подготовки. Мне в этом отношении повезло. Руководитель клиники Михаил Иванович Лыткин начинал свой профессиональный путь с фронтовых госпиталей. Он считал, что военный хирург должен уметь делать все. Тогда была такая доктрина. Авторитет шефа был непререкаем, и мы все стремились расширить свой спектр профессиональных навыков.
Однажды я прооперировал по поводу желчекаменной болезни молодую женщину, жену своего знакомого. Назову его Иваном Михайловичем. Разница в возрасте у них была лет в двадцать. Если не ошибаюсь, у него это был третий брак, но первый счастливый. Операция прошла нормально, и я пациентку больше не видел. Спустя года полтора звонит ее супруг и говорит, что Люду (имя изменено) беспокоят сильные боли в животе. На следующий день они приехали. Я никакой хирургической проблемы не увидел и предложил положить ее в отделение гастроэнтерологии. Найти место в специализированном отделении всегда было непросто. Я объяснил ситуацию и сказал, что не хочу класть пациентку в обычную терапевтическую клинику, будет лучше, если ею займутся именно гастроэнтерологи. Проходит недели две. Иван Михайлович звонит и говорит, что боли очень сильные и они согласны на любую госпитализацию, лишь бы побыстрее.
Я связался с коллегами и договорился с ними, что на следующий день женщину госпитализируют в терапевтическое отделение одной из клиник академии. В назначенное время меня вызывают в вестибюль моей клиники. Там с несчастным видом стоят Иван Михайлович и его супруга. Оказалось, что госпитализацию по каким-то причинам перенесли еще на один день. Как назло, у меня была учебная группа, и надолго отвлекаться от занятий я не мог.
Позвонил начальнику отделения, обещавшему мне решить этот вопрос. Он стал извиняться и клятвенно пообещал, что завтра утром женщина непременно будет госпитализирована. Разозлившись, я сказал, что решу вопрос сам. На Людмиле просто лица не было. Я не придал этому особого значения. Пару отпустил, пообещав позвонить после обеда, чтобы подтвердить факт завтрашней госпитализации.
Когда закончились занятия, я быстро уладил этот вопрос. Около 4–5 часов дня звоню им домой (мобильных телефонов в то время еще не было). Поднимает трубку какая-то женщина. На просьбу позвать к телефону Ивана Михайловича или Люду спрашивает, кто звонит. Представляюсь. И тут я слышу нечто ужасное: «Люды больше нет. Она повесилась».
Я был на похоронах, где мне рассказали то, что я должен был узнать при жизни Людмилы, тогда бы не случилось трагедии. Но у меня просто не нашлось времени ее выслушать! В классе ждала учебная группа, я видел, что соматической причины для экстренной госпитализации нет, и не обратил внимания на психологическое состояние бывшей пациентки. И случилось то, что случилось…
Оказывается, Людмила работала учителем в школе и у нее возникли какие-то трения с директрисой. На этом фоне возникли сильные боли в желудке – своего рода невроз. Довольно типичная ситуация. Женщина обратилась в поликлинику, где ей назначили амбулаторное лечение, которое не помогло. Тогда супруги пришли ко мне. Все это время директриса открыто обвиняла свою сотрудницу в симуляции. Людмила же была из категории абсолютно честных (я бы сказал, чрезмерно честных) людей. Такие обвинения были для нее просто непереносимы.
Когда сорвалась госпитализация, она как человек правильный посчитала, что непредоставление больничного листа даст повод начальству расценить это как прогул. Для кого-то это полная ерунда – пусть расценивают как хотят. Но для таких, как Люда, да еще в таком психологическом состоянии, – это катастрофа. Она и случилась. Муж после визита в академию поехал на работу, а несчастная Людмила отправила мать с 6-летней дочкой в магазин и повесилась.
С тех пор я понял, что психологическое состояние пациента надо чувствовать. Когда ты видишь человека на грани срыва (а это, как правило, видно), плюнь на все якобы важные и неотложные собственные дела. Может быть, внимание, вовремя оказанное человеку, предотвратит еще одну трагедию. Именно тогда я понял, что если бы не был зациклен на организационных моментах, а обратил внимание на вид затравленного зверька у моей пациентки, то напоил бы ее чаем, успокоил, объяснил, что не надо ей сегодня или завтра ходить в школу, не надо никому ничего объяснять. В конце концов, можно было написать справку о консультации в академии, и трагедии не случилось бы.
Такие уроки не проходят бесследно. Даже воспоминание об этой истории вызывает у меня тягостное чувство. Поэтому мало кто о ней вообще знает. Не хочу на этом зацикливаться. Поэтому переключусь на другие ошибки, связанные со спешкой, дефицитом времени и внимания.