Долг сердца. Кардиохирург о цене ошибок

Кроме того, нарушение логики имеется и в тавтологическом характере определения, данного И. В. Давыдовским, которое в логике обозначается как «то же через то же», так как ошибка и заблуждение – варианты одного явления: отсутствия истины.

С позиций логики в понятие «ошибка» не должно включаться следствие, ибо, каким бы оно ни было (смерть, инвалидизация или выздоровление), все равно ошибка существует как факт. Если террористический акт не достиг планируемой цели, то нельзя сказать, что он не имел места.

Одна из распространенных ментальных ошибок – отсутствие широты мышления. На одной из математических олимпиад еще во времена СССР участникам была предложена задача. В вольном изложении она звучала примерно так: у берега реки стоит одноместная лодка. К реке одновременно подходят два человека. Каждому из них необходимо перебраться на другой берег. Как это сделать?

Ответ чрезвычайно прост. Если люди подошли к реке с разных сторон, то они без проблем перебираются на другой берег, сменяя друг друга. Если же они подошли одновременно к одному берегу, то задача не имеет решения. Так и в медицине надо стараться увидеть проблему в целом, и решение стоящей проблемы упрощается. А теперь непосредственно о врачебных ошибках.

Узкая специализация в медицине имеет свои позитивные и свои негативные стороны. С одной стороны, специалист, знающий все надводные и подводные камни какой-нибудь патологии, очень высоко ценится. Но часто искусственное замыкание врача на единственной интересующей его проблеме создает предпосылки для ошибок. Как говорил Козьма Прутков, «специалист подобен флюсу – полнота его односторонняя». Другая распространенная ситуация – чрезмерная уверенность в правильности своего диагноза и подгонка клинико-инструментальных данных под определенную версию.

Отсутствие широты мышления проявляется и в таком варианте, как «эффект прожектора» – выявление одной патологии выключает поиск другой, оставшейся вне «луча прожектора». Начну, как всегда, с клинического случая. Поступает к нам 18-летний паренек с острым инфекционным поражением одного из клапанов сердца. С диагнозом все ясно – лихорадка, при УЗИ – инфицированные тромбы на клапане с выраженным нарушением его замыкательной функции. Надо быстро оперировать, пока нет «подстрелов» со створок пораженного клапана и тяжелой сердечной недостаточности. На второй-третий день оперирую.

Из правостороннего доступа подключаю аппарат искусственного кровообращения, останавливаю сердце и вскрываю левое предсердие. Все честно: вижу рыхлые флотирующие, то есть подвижные, вегетации и частичное разрушение одной створки митрального клапана, довольно локальное. Понимаю, что такой клапан можно сохранить, а не протезировать. Зачем молодому парню механический протез в сердце, требующий пожизненного приема разжижающих кровь препаратов? Стараясь сократить время полной остановки сердца, быстро удаляю инфицированные ткани, делаю пластическую реконструкцию митрального клапана, проверяю его на герметичность. Все отлично – замыкательная функция восстановлена полностью. Быстро зашиваю, удаляю по стандарту воздух и запускаю сердце. Все вроде бы быстро и красиво.

Но в реанимации пациент долго не просыпается, а через несколько часов у него возникают судороги. Сердце работает отлично, нарушений газообмена нет, по дренажу из плевральной полости, что называется, слезы, а пациент в коме. Понимаю, что проблемы с головным мозгом, вероятнее всего, из-за воздушной эмболии, то есть попадания воздуха в его сосуды. В общем, вспоминать страшно. Судорожные приступы сохранялись несколько дней с периодичностью в несколько часов, потом стали реже и исчезли примерно через неделю. Только на 13-е сутки пациент открыл глаза. Пришлось поставить трубку в трахею прямо через кожу на шее, чтобы продолжать искусственную вентиляцию легких. Все внутренние органы работали без проблем – вот что значит молодой организм! Постепенно стали восстанавливаться функции центральной нервной системы.

Мы не часто наблюдаем, как это происходит, а тут все было очень впечатляюще. Сначала парень начал узнавать близких, потом стал говорить (после удаления трубки из трахеи и перевода на самостоятельное дыхание), двигаться, вставать. К счастью, двигательных расстройств удалось избежать. Но человек разучился читать. Напрочь забыл алфавит. И вдруг, что называется в один прекрасный момент, действительно в одночасье, к нему вернулась и эта способность. В общем, пробыл он у нас около двух месяцев, после чего был переведен для реабилитации в неврологическое отделение, откуда и был выписан домой. Впоследствии он вышел на работу, женился и жив до сих пор. Я это узнал от его родителей, которые не раз приходили в клинику уже со своими проблемами.