Доленго

Закончив, Михайлин подошел к унтеру Поташеву и, показывая взглядом на Зыгмунта, спросил:

- Как его успехи?

- Обыкновенные, ваше высокоблагородие! - ответил Поташев, пытаясь втянуть перед начальством свой живот.

- Займись с ним, я посмотрю...

- Слушаюсь, вашскблагородье!.. Рядовой Сераковский, выйтить из строя!

Было еще одно место в укреплении, где занимались шагистикой в одиночку - около часового, стоявшего у мачты, на которой висел флаг. Сераковский шел туда, печатая шаг - на счет "два" почти до высоты пояса поднимая ногу с оттянутым вперед носком.

- На ка-а-раул!

- Прямо по батарее па-а-льба одиночно, ать-два!

- Ло-о-жись!

- Встать!

Команды следовали одна за другой с какой-то бестолковой суетливостью; казалось, унтер поставил целью замучить Сераковского. Зыгмунт падал на землю, вскакивал, вытягивался в струнку, прикладывая руку к околышу фуражки, целился в воображаемого противника, колол его штыком... Майор Михайлин молча стоял поодаль.

- Довольно, Поташев, - сказал он наконец. - Если все наши солдаты будут заниматься так же, как Сераковский, нам не будет страшен никакой инспекторский смотр.

- Благодарю за службу! - сказал он Сераковскому.

- Рад стараться, ваше высокоблагородие! - Это была стандартная фраза, которой солдаты отвечали офицерам.

- Я вас попрошу проводить меня... Ты свободен, Поташев, можешь идти, - бросил он через плечо унтеру.

Унтер опешил. Сам батальонный командир обратился к этому невзрачному полячишке на "вы", невесть за что объявил ему благодарность и повел куда-то с собой, как равного.

- У меня к вам просьба, господин Сераковский, - говорил тем временем майор. - Не сможете ли вы уделить внимание моему сыну? Почитать с ним книжки, побеседовать о литературе, истории, задачки порешать, коль сами сильны в сей науке...

- С удовольствием, ваше высокоблагородие, - несколько растерянно пробормотал Сераковский.

- Вне службы вы можете называть меня Степан Иванович.

Когда они подошли к дому, на крылечко выскочил шустрый мальчик лет тринадцати, очень похожий на отца, белоголовый, веснушчатый, и, щурясь от яркого солнца, подбежал к майору.

- А что за солдат с тобой? - спросил мальчик.

- Это, Коля, Сигизмунд... простите, запамятовал, как вас по батюшке... Сигизмунд Игнатьевич. Он будет с тобой заниматься.

- Заниматься... - разочарованно протянул Коля.

- Я постараюсь, чтобы занятия не были скучны, - сказал Сераковский.

- Заходите, заходите... Муж мне говорил о вас, - послышался женский голос, и в двери показалась опрятно одетая женщина с огромными глазами на смуглом красивом лице. - Здравствуйте! Меня зовут Ольга Васильевна. А вас?

Майор жил в отдельном небольшом каменном флигеле из пяти комнат, обставленных довольно просто, если не считать великолепных персидских ковров, украшавших пол и стены. На этажерке стояли книги, и это были первые книги, которые увидел Сераковский на Мангышлаке, если не считать церковного Евангелия да "Памятки солдату". На столе валялось несколько номеров "Библиотеки для чтения" и какие-то газеты.

У мальчика была отдельная комната с жесткой кроватью и мебелью, сделанной, очевидно, кем-то из солдат. На стене висела большая карта Российской империи. Сераковский сразу же отыскал взглядом свою Волынь, Луцкий уезд, а затем полуостров Мангышлак (Новопетровского укрепления на карте не было) и ужаснулся громадности расстояния, которое отделяло его от родных мест.

- Прошу к столу, Сигизмунд Игнатьевич, - пригласила хозяйка.

Да, давненько Зыгмунт не сидел за домашним самоваром, не ел теплых, только что из печи домашних булок и не пил ароматного китайского чая с вареньем. Майор расположился напротив и время от времени спрашивал, не хочет ли Сераковский еще "чего-нибудь откушать".

- У меня совсем нет времени заниматься с ним, - говорил Михайлин, поглаживая сына по стриженой голове, - офицеров просить - неудобно, да и не больно они горазды в науках, а мальчик растет. Будь моя воля, я бы определил его в кадетский корпус, но вот жена не соглашается.

Батальонный начальник освободил Сераковского от вечерней муштры, взамен которой Зыгмунт должен был приходить к нему домой и заниматься с Колей.

- Это я делаю на свой страх и риск, вопреки полученному предписанию, - сказал Михайлин. - Только, пожалуйста, не подведите меня во время смотра.

Сераковский по-прежнему вставал вместе со всеми, по-прежнему вместе со всеми занимался шагистикой, ружейными приемами и "словесностью", но отношение к нему несколько изменилось. Даже Поташев стал говорить ему "вы", и он был единственный солдат, к которому так вежливо обращался грозный унтер.

К четырем часам пополудни Зыгмунт шел теперь в дом майора Михайлина. Мальчик не знал многого из того, что полагалось знать в тринадцать лет, сведения, полученные от матери и отца, были крайне отрывочны, случайны, учебников, за исключением задачника по арифметике, не было, и Сераковский думал - с чего ему начать, чтобы не отпугнуть, а, напротив, заинтересовать своего маленького воспитанника.