Дол Заповедный

Мужик со страхом посмотрел сбоку. От месяца уже падал свет. И впрямь — ворон. Смутный человек. Неизвестный. Ничего себе — Ефрем. А сила-то из него так и прет. Боязно. Недобрая сила, мрачная. Горькая.

— Ты не бойся, — тихо вдруг сказал Ворон. — Я ничего худого не сделаю. С чего? У тебя свое, у меня — свое. Просто случай свел. Как тебя ироды хватать начали, я и не выдержал.

Вступили в лес. Ворону, видно, место было знакомое. Он шел впереди. Мужик разглядел — идут по тропе. Потом совсем близко раздался жалобный птичий вскрик, будто совушка голос подала. Оказалось, однако, что это кликал кого-то сам Ворон. И сразу ему на этот знак был слабый отзвук.

На повороте тропы сбоку высунулась тень. Ворон коротко с ней пошептался, пошел дальше. Тень спряталась.

Сверху стал пробираться меж дерев, веток, листьев тонкий свет. Месяц поднимался по небу все выше и был ярок.

И мужику, чем дальше он шел по лесу за Вороном, тем все больше начинало казаться, что все это с ним во сне. И быстрый, суматошный разговор на проезжем дворе, за рыбой и пивом, куда он забрел с устатку, продав днем на торжище у монастыря телку. И неожиданная свара. И Ворон, что ввязался вдруг за него сам вольной волей. И увел, от беды спас.

И как он его потом догнал на дороге и, не говоря ни слова, молча ухватя за руку, рванул в сторону. И они, продравшись сквозь частый кустарник, пали на землю и, затаивая дыхание, хоронились в ломкой, уже сохнущей траве. И слышали мимо по дороге скок двух лошадей. И он хотел уже встать и бежать опять, а Ворон снова молча придавил его к земле, и они долго лежали. И опять слышали топот на дороге, и тогда уже обратный и медленный, и голоса, и узнали хозяина и его малого Федьку, что был с ним. И как потом пошли они с Вороном, и шли тихо, долго. И вышли на дорогу, и опять свернули в лес, и шли через поле, и вот уже идут в лесу. И все это сон. И голубые, белые, желтые косые столбы падают с неба от месяца, а от деревьев идут, как уголь, черные тени. И лес стоит, замер, не шелохнется, и не разберешь, то ли лес это, то ли чудная храмина, заколдованная. А Ворон — бес, сам идет, и его тащит.

Они вышли на полянку. С краю ее, у толстой березы, был шалаш. Ворон махнул рукой:

— Садись.

Мужик так и повалился. Ноги у него гудели. У шалаша лежал ворох сена.

— Ах, хорошо. И мягко, и тепло, и дух славный.

Ворон молчал, улыбался хмуро.

— Степан! — позвал он.

Из шалаша быстро вылез встрепанный человек, встал:

— А вот он я. Что прикажешь?

— Здравствуй.

— Здравствуй и ты.

— Славно. Томила с тропы, со стороны, придет, ты туда ступай. Да не спи.

— Авось, бог пособит.

— То-то. В мехе чихиря-вина осталось? Не все выпили?

— Как можно, — чтоб все?

— Знаю я вас. Поднеси нам, Степа, по чарке. Не видишь — гость у нас.

Степан вытащил из шалаша кожаный мех. Мужик приподнялся с сена, очнулся от дремоты:

— Хорош бурдюк. Откуда?

— Откуда и мы, — Ворон усмехнулся. Усмехался он едко, с надсадой. И каждый раз думалось: ой, говорит, да не все договаривает. — Из степи. Там это вино чихирем величают. Татарское дело. Выпьешь? — он снял защепу на отростке меха, нацедил тонкой струей вина в три чары, подал одну мужику. Другую взял Степан, третью сам Ворон. Мех повесили на ветку.

Мужик принял чару, подул на вино.

— А что, — сказал он, — и выпью. Да. Так, значит, вы из степи, Ефремушка, получаетесь? Откуда и мех ваш?

— Из степи.

Выпили. Сушеной рыбкой закусили.

— А вы часом не подорожные провожатые?

— Разбойнички, хочешь сказать? Нет, дядя. Ошибся. То-то. А тебя-то как зовут? Меня вопрошал, а сам молчишь?

Мужик открыл рот.

— Да ты подожди, — не дал ему слово молвить Ворон. — Ты сам не лезь. Хочешь, угадаю?

Мужик, оторопев, кивнул.

— Не Антоном ли раба божьего кличут? — прищурился Ворон.

— Антоном, батюшка, Антоном, — опять закивал мужик. В голове его еще раз убежденно мелькнуло: бес! Как есть чистый бес!

— Да, — продолжал Ворон. — А нос у тебя, верно, пила. Тот боров хорошо заметил. Значит, и есть ты Антон Пила.

— Как хочешь, Ефремушка. Как хочешь называй. Только в свое лукошко не клади.

— В это лукошко не всякому ход есть. Которым и заказан.

— Добро. А как вы из степи взялись? И много ль вас? А в степи ж татары. И с ними как?

— Много знать хочешь, Пила. Да мы сейчас — что? Мы сейчас из Москвы. Ворочаемся. А добирались до нее из степи.

— Загадки загадываешь, Ефремушка. А куда ворочаетесь? Опять же в степь? Голову сложить?

Ворон зевнул, показал крепкие зубы.

— Не знаю.

— Смутен ты.

— Оттого и смутен, что не знаю.

— Ну, расскажи, как, да что. На сердце полегчает.

Лес молчал. Неслышно ступая, подошел к ним человек, кивнул, оглядел.

— Пьете? — сказал хрипло.

Нацедил себе вина, выпил, крякнул. Сел, начал грызть чеснок.

Мужик понял, что это явился Томила, с которым они повстречались давеча. Степан тут же поднялся молча, ушел.

— Ну, что ж, будь по-твоему, — задумчиво сказал Ворон. — Ночь длинная.

Он начал рассказывать.