— Вы только посмотрите, какая прелесть, — не оборачиваясь воскликнул Фишер, — одна такая чечевица обошлась мне в десять сольдо.
Попян скептически ощупал овощ.
— За эту фасоль я не дал бы и ломаного пенни, — сказал он, — к тому же она проросла.
— Э, голубчик! Да вы совершенно ничего не понимаете в фасоли, — улыбнулся Фишер. — Это знаменитый. Да вы попробуйте, не стесняйтесь.
Попян брезгливо проглотил одну штуку и вдруг застыл как вкопанный. Помимо его воли ягодицы мелко задрожали, напряглись и из комбинезона Аванеса полился чудный итальянский тенор: «Живу я в маске, смел и дерзок мой трюк...»
— Вам повезло, — это оперный экземпляр, — довольно сказал Фишер, развалился в кресле и приготовился слушать.
— «Сатана там правит бал, там правит бал», — заорала задница Попяна голосом бессмертного Шаляпина.
Аванес в испуге заметался по лаборатории, ощупывая свой живот. «Амаго Фигаро — браво брависсимо, Амаго Фигаро — прима фортиссимо» — раздавалось из его штанов.
— Фишер, дайте противоядие, — взмолился наконец обессиленный Аванес, но тут его зад грянул «Марш Черномора» и замолчал сам по себе.
— Всё, — вздохнул Фишер, — хотите джазовую?
— Клистирная трубка! Печёночный сосальщик! — заорал возмущённый Аванес. — Да я тебя в реактор... Да я тебя в шлюзы... Да как ты смел... Да ты пьян! Да ты и не доктор вовсе! Тебя надо убить и лететь дальше!
Фишер испуганно моргал на Попяна из-под стерео-пенсне, но Аванес неожиданно успокоился.
— Ладно, живи, опарыш, — сказал он и спросил, — как настроение?
— Девять баллов по шкале Малиновского! — рявкнул Фишер. — Разрешите заняться приготовлением пилюль и суспензий?
— Разрешаю, — ответил Попян, отдал честь и вышел из лаборатории.
Навстречу ему шёл охотник Немудрак и явно искал собеседника, чтобы рассказать о своих небывалых охотничьих подвигах.
— Как настроение? — спросил Попян.
— Что, настроение? — раскуривая трубку, потянул Вока. — Я вот помню, на Гигее было настроение — так настроение. А потому, что мне удалось одним снарядом трёх наркомобразов свалить. Вот только Бэрримора жаль — съел-таки его тогда пупырь. Один чуб остался. А вот помню...
— Прекратить воспоминания! — приказал Аванес.— Куда направляетесь в данный момент?
— Согласно приказу номер четырнадцать от семнадцатого января две тысячи восемьдесят восьмого года вышел на охоту за корабельными грызунами, — по уставу ответил Немудрак.
— Грызунов приказываю брать живьём для приручения и использования в нуждах экипажа. Всё. Как настроение?
— Как у жёлудя, — ответил Вока и пошел дальше, размахивая старой, но надёжной лучевой пушкой Гарина.
«Как у жёлудя — это хорошо или плохо?» — задумался Попян и, размышляя об этом, зашёл в физкультурный отсек.
В отсеке группа космодесантников совершала вечерний променад. Попян залюбовался добряком Нисневичем, который с криками «Гук!» ломал об колено блины от штанги.
— Как настроение? — спросил его Аванес по долгу службы.
— Не мешай, убью! — прохрипел добряк Нисневич, и Попян поспешно отошёл на безопасное расстояние.
В общем здесь было всё в порядке: в углу зала Миша Талисман выжигал лучевым пистолетом красочный плакат из фторопласта:
— Можно потрогать? — спросил Полян у сосредоточенного Вилли.
— Сделайте одолжение, — ответил пиротехник и, не оборачиваясь, вручил Аванесу краешек своего организма.
— Негодяй, — сразу завизжал Попян, — ты что себе позволяешь?
Свистнула отравленная стрела и снесла Попяну значок «Ташкент — город хлебный» с борта пиджака. Это Юозас Гейдукис начал тренироваться стрелять на звук.
— Двое суток без духовной пищи, — шёпотом сказал Попян Вилли, — и штраф в пользу «Совета сорока миров».
— Слушаюсь, — рявкнул Вилли, не отрываясь от работы.
При выходе из зала Попян попал ногой во что-то тёплое и, поскользнувшись, упал туда же лицом.
— Откуда в спортзале стул северного оленя? — закричал он под хохот курсантов.
— А это не стул, — сказал стул и постепенно слепился в алеута Вацека Хари.
Вацек стал во фрунт и доложил:
— Космодесантник Хари постигает метаморфозы старых мастеров. Какие будут указания?
— Как настроение? — машинально спросил несколько ошалевший Попян.
— Всегда! — уклончиво ответил алеут и на глазах изумлённого Аванеса стал как две капли воды похож на гаулейтера Украины Коха!
Попян вышел из зала и посмотрел на часы. Было восемь. «Интересно, кто сейчас в комнате отдыха?» — подумал он и проследовал в заданном направлении.
В комнате отдыха сидели представители научной группы и Ози Биссеншпиллер. Он играл в «трыньку» с навигатором Монцем. Монцу не везло. Он сидел уже в одних корундовых плавках и нервно приговаривал:
— Ну-ка, маленькая, плохонькая — иди сюда.