Документ "Ж" (сборник)

Сельпуга не понял вопроса и продолжал бубнить: «Я это видел».

— Вот таким макаром, — снова провозгласил тост Олива, и тут мегафон под потолком недовольно хрюкнул и сказал: «Капитан Олива, к диспетчеру».

— «Сосаки», — выругался Фрум по-японски, икнул бужениной из халязки и вышел из-за стола. — Без меня не расходитесь, — приказал он не оборачиваясь, на что навигатор Монц ответил: «Я между прочим, для того здесь и посажен...»

В кабинете диспетчера космопорта было прохладно. Диспетчер спал. Звали его Оби Луфарь, но друзья и знакомые называли его просто Лафарик. Грубый Олива положил ему на темя окурок папиросы и сел в кресло.

—Солнышко во дворе, а в саду тропинка, — прошептал во сне Лафарик и блаженно улыбнулся.

Через две минуты он нахмурился и внятно сказал: «Пётр Порфирьевич! Паяйте, пожалуйста, аккуратней, а то расплавленный титан капает мне прямо на темя». Олива с любопытством наблюдал за эволюцией разговоров во сне в связи с изменением температуры окурка. Не открывая глаз Лафарик уже волновался не на шутку. «Протуберанцы, — орал он. — Звоните 01».

Олива убрал окурок с темени диспетчера и сказал: «Проснись, сынок, войну проспишь». Лафарик открыл глаза и несколько мгновений бессмысленно смотрел на капитана. Потом взгляд его стал осмысленным, и он виновато спросил: «Я что — спал?»

— Нет, ты гонял туза в портьеру, — сурово ответил Фрум, — за что и предстанешь перед великим хуралом популяции.

— Шутишь, — мрачно проворчал Лафарик, — а вот мне не до шуток. Я, между прочим, искал тебя неделю, чтобы передать шифрограмму.

— Откуда это, — удивился Олива, — неужели опять напоминание об алиментах с Фобоса от психопатички Пецы?

— Нет, штамп правительственный.

Олива вскрыл пластиковый футляр, приложил к левому углу большой палец и на экране вспыхнули зелёные буквы: «Фрум Олива. Вы приглашаетесь на совещание к президенту трёх популяций, которое будет иметь место сегодня в восемнадцать часов». Олива посмотрел на часы. Было всего шестнадцать, и он успокоился. Любопытный Лафарик елозил в кресле и пытался заглянуть в записку через зеркальный отражатель.

— Любопытной Варваре штуцер порвали, — засмеялся Фрум, щёлкнул Лафарика по лбу и отправился в ресторан взбодриться.

Его разношёрстный экипаж находился в состоянии «бэзил», что соответствует четырём состояниям «педро» или шестидесяти состояниям «средней тяжести».

— Не вешать нос, урки, — весело крикнул Олива, — о нас помнит правительство. Не хочу опережать события, но, видно, скоро полетим.

— Рождённый квасить — летать не может, — равнодушно сказал какой-то пожилой астрофизик из-за соседнего столика с нашивкой общества трезвости на спине.

— Толково сказано, — крикнул Зе Сельпуга и очень ловко замазал лицо пожилого астрофизика расплавленным мармеладом.

Когда официанты увели возмущённого старика, Фрум продолжил:

— Судя по телексу, полёт будет высшей категории сложности, а за такие полёты выдают бумажники высшей категории плотности. Все не желающие участвовать мне не интересны и должны покинуть стол немедленно.

В полной тишине из-за стола встал и ушёл домосед Сундук — он готовился к свадьбе и не хотел рисковать.

— Больше гнилых нет? — спросил Олива. Все молчали. — Тогда рекомендую наполнить фужеры, ибо скоро каждая волосинка на ваших головах превратится в золото, — крикнул капитан и махнул четыреста.

— Глыба! — восторженно прошептал юнга-стажёр Маховлич и сделал знак ансамблю.

— По заказу нашего гостя Маховлича звучит эта песня, — раздалось из динамиков и грудной женский голос запел:

«Когда в полёт мы собирались,

Слезами девки обливались...»

— Вали плясовую, — задорно прокричал доктор Фишер и, схватив в охапку некую негритянку, забился в беспорядочных телодвижениях.

— Когда Фишер танцует танец девственниц с планеты Мауси, сердце тает, как кусочек сахара, — заметил Олива и сказал очередной тост: — Так оно всё случается.

Солистка пронзительно спела последние строки романса:

«Ты возвратился, милый друг,

И что-то защемило вдруг...»

Растроганный Фрум набил рот жареным драчуном и вдруг отчётливо услышал за щекой шуршание бумаги. Не привлекая внимания, он двумя пальцами достал изо рта испачканную соусом бумагу:

«Фрум — не суетись! Продолжай возить по Системе контрабандный ливер и не суй свой синий нос в политику. От предложения президента откажись. В случае неповиновения — финская баня, плавно переходящая в крематорий».

«Конкуренты не дремлют, значит, дело верное», — удовлетворенно подумал Олива, уничтожил записку актом глотания и крикнул:

— Бася, солнце, иди сюда!

Когда Бася вылезла из-под скатерти, было семнадцать пятьдесят.

Олива решительно встал и через минуту мчался на глайдере в президентский дворец. Рассвет не прекращался.

Глава IV