Докторица

— Это важно! Сама понимаешь… Но к чему спешка? Ты мне что-то недоговариваешь?

— Я пока не могу говорить, сама не уверена, товарищ комиссар! Я понимаю, что вам ещё Ираиде с Соней об этом говорить, но вы ведь мне предлагали к вам перевестись, давайте, я до осени полетаю в бомбардировочном полку, а с осени согласна к вам в Москву…

— Это выходит около пяти месяцев… Обещаешь беречься и не подставляться?!

— Обещаю и собираюсь обещание держать. А вообще, от судьбы не уйдёшь, вот мы отсюда вообще в тыл летели и на охотников наскочили, так мало того, ещё и на земле к немцам в нашем тылу угодили…

— В этом ты права. Но на фронте всё-таки больше риска, чем из окошка в Москве выпасть…

— И ещё… А можно нам с Верочкой фамилию поменять на "Луговых-Медведевых", а то получается, что папу мы в фамилии сохранили, а ещё и отчество осталось, а от мамы ничего… И ещё надоело, что по фамилии все думают, что я – мужчина, а встречают меня и недоразумения лишние…

— Ну, это гораздо проще, мне кажется, я всё уточню и скажу. До отъезда постараюсь всё решить. Но ты ещё подумай хорошенько, договорились? Потом обратно вернуть будет труднее…

— Договорились… Только вы своим женщинам не говорите про бомбардировочный полк, зачем им зря волноваться…

— Может ты и права. А осенью жду тебя у себя!

— Я согласна. Ведь и Верочке учиться нужно…

Дальше шли простые посиделки, Верочка, пока мы говорили, сбегала за девчонками и мы устроили праздничный ужин из вкусностей, а сестрица не слезала с коленей комиссара, чему он искренне радовался и они о чём-то загадочно шептались. Поздно вечером, когда Верочку уже уложили спать, комиссар мне подробно рассказал всё, что узнал о том бое. Папка вёл себя достойно и принял командование батальоном, так как комбата накануне отправили в госпиталь с ранением, и нового ещё не успели назначить, или не хотели, ждали, что комбат быстро вернётся, ведь ранение не тяжёлое. В батальоне, когда их меняли, среди живых не имеющих ранений кажется вообще никого не было. Но на своём рубеже они немцев положили раза в два больше, чем было в их батальоне до боя. Расположение в излучине реки и невозможность их обойти заставило немцев атаковать позиции в лоб, но наши бойцы не дрогнули и удержались. Сейчас оформляются документы на присвоение папке звания Героя, так что в Москве нам с Верочкой (вообще, как старшей это положено мне, но я хочу перевести это на сестру) нужно будет получить посмертную награду нашего отца. Мне почему-то кажется, что так будет правильнее. Впрочем, до этого ещё дожить нужно…

Назавтра я рассказала про свою идею с фамилией Верочке, и она её горячо поддержала. А уже в обед меня вызвал Николаев и приказал писать под его диктовку рапорт за себя и сестру, у которой я теперь официально стала опекуном. Завизировал рапорт и объяснил, что он передаст его в строевой отдел штаба, когда командующий или кто-то из его замов завизирует, мне выдадут выписку из приказа, с которой можно будет зайти в любой ЗАГС, где написать заявление. И мне скажут, когда зайти за новыми метриками на себя и сестру, а также выдадут справку о перемене фамилии, чтобы не возникало вопросов там, где ещё наша старая фамилия. А мои документы выправят сразу, как подпишут приказ. Напоследок попенял, что с таким вопросом я могла и не озадачивать и так занятого человека…

На аэродроме радостный Панкратов сообщил, что ему сказали, что на днях привезут колёса нашему Тотошке, говорят даже пару, на всякий случай, ведь шасси лучше менять парой. Что, пока простой, он провёл глубокое обслуживание всех систем, устранил все мелкие огрехи и самолёт как новый теперь, только на шасси поставить, просто сам в небо рвётся… Ещё рассказал, что наш отдел вообще теперь остался без авиации, потому что Иван вчера при посадке поймал какую-то яму, скапотировал, но успел выскочить, а вот его самолёт сгорел дотла. Так ещё и сам Иван с ожогами в лазарет угодил, полез тушить и не уберёгся, когда сильно полыхнуло. Вот же досада, а тут ещё я решила уйти. Я осторожно попыталась порасспрашивать Евграфыча, как он видит, если я уйду в другое место службы на Удвасы. Я такой умной себе казалась, но после пары вопросов, Панкратов посмотрел мне в глаза и спросил:

— За отца решила мстить, дочка?

— Решила! — не стала отпираться я. — Пойдёшь со мной?

— Я бы хотел, но знаешь, в боевом полку все штаты уже заполнены и народ достаточно опытный, да и не переведут, скорее всего. А тут, если Тотошку твоего в чужие руки отдать, то загубят ведь хороший самолёт, а я его уже выучил, он у меня долго летать будет…

— Как думаешь, Иван на Тотошку согласится сесть?

— Ты ещё спрашиваешь! Не видела разве, как он на него смотрит?

— Да как-то не смотрела, он на меня вообще дуется последнее время…

— Да он дурень потому что… Если ты не против, то я бы лучше остался, так для дела лучше! А если захочешь вернуться, так буду рад! Сама знаешь, привык к тебе уже. И машину ты бережёшь, как-то у тебя получается, может потому, что девушка… Ты там смотри, берегись, не лезь на рожон…

— Конечно, Николай Евграфович! Я же за Верочку теперь одна отвечаю!