Докторица

Ну и как при такой подаче откажешься? Если после Удвасика даже Тотошка был скоростным и совершенно другого уровня самолётом, то, что говорить о спортивном самолёте. Пришлось с огромным трудом выкраивать время, учить матчасть и основы пилотирования совершенно нового самолёта. Чего я так завелась, и меня заело? До сих пор не знаю, кажется, какие-то нотки превосходства в словах молодого инструктора, в глазах которого меня уже записали в разряд дремучих старпёров, а я в свои неполные тридцать три совершенно не считаю себя увядающей старушкой. Если не вдаваться в подробности, ещё до череды наших с Мишкой дней рождений и годовщины революции, я уже самостоятельно, без инструктора за спиной, поднялась в небо. Между прочим, выполнила свою детскую мечту, долетела до огромного облака, и с удовольствием покрутилась рядом с огромной ватной кучей непонятно как висящей в небе и не падающей вниз…

Просто взлететь и просто лететь в никуда – не имеет смысла, это проходит только в самом начале, когда важен факт отрыва от земли и чувство полета, от которого сердце трепещет. Вот и я стала отрабатывать пилотажный комплекс, после выполнения, которого могут присваивать разряды в новорожденном самолётном спорте. Мне разряды неинтересны, а вот полёт не просто так, а с целью отработать и отшлифовать пилотажный комплекс делать было действительно интересно. Да и как способ отвлечься и сменить обстановку полёты вне всякой конкуренции. По настоятельной просьбе однажды взяла с собой Мишку, который в задней кабине сидел не пискнув, выдержал как я крутила в воздухе фигуры и не пролился своими жидкостями ни в одну из сторон. Вот только уже когда подъезжали к дому, он вынес вердикт, что лётчиком он точно быть не хочет. Надо было слышать, каким тоном и с какими интонациями он это произнёс, я чуть в столб не въехала. Только это было уже через несколько лет.

Язык мой – враг мой! Влезла с парой слов о противоперегрузочном костюме, когда при мне разговор о лётных перегрузках как-то плавно перетёк в речь про то, что в современных реактивных самолётах главным ограничением их применения стали возможности организма лётчика, что делает великолепную технику бессмысленной, так как возможности лётчика не дают реализовать возможности техники и оружия. Вот я и высказалась, как-то не подумав о последствиях. Кто, куда и как донёс мои слова, не знаю, но приехали в наш центр ребята с суровыми бумагами, и пришлось с ними предметно обсуждать многие аспекты лётной физиологии. А когда я заявила, что эти вопросы на самом деле нужны не столько для обеспечения эффективной работы пилотов самолётов, а для обеспечения работы человека в космосе в условиях невесомости, я думала, что у них глаза из орбит повыпадают. В общем, не было у меня забот и работы, это я так шучу, кто не понял. Пришлось выкраивать время и плотно общаться по вопросам разработки противоперегрузочных и высотных костюмов для лётчиков. И на мне это замкнулось не только потому, что я из общей памяти хоть примерно представляю, как этот костюм выглядит, а принцип вшитых трубок, которые могут увеличиваться при подаче в них газа под давлением – это уже технические нюансы. Главным образом дело стало моим, потому что не так много лётчиков выбрали своим делом медицину, то есть я могла понять и донести до другой стороны то, что другие хотят сказать. Я вот совершенно не понимаю, что непонятного говорят лётчики, а ведь русским языком, а медики смотрят и не понимают, влезешь, разжуёшь, они, чуть ли не обижаются, дескать, можно же было сразу понятно объяснить. В общем, за участие в разработке летного снаряжения для ВВС СССР (так это сформулировали) я оказалась номинантом Сталинской премии. Но теперь мне уже из этой телеги не выскочить, и только неимоверными усилиями сумела отбрыкаться от полного переключении меня на эту тематику. В общем, осталась консультантом и фактически меня стали привлекать как рецензента.