Доктор Великанов, несколько выбитый из колеи предшествующим разговором, и сам уже начал раздумывать о кое-каких промахах в своем плане. Между тем, ободренная его внимательным молчанием, Ульяна Ивановна продолжала:
– Совсем это немыслимо, Арсений Васильевич. Лошадь ту же взять – разве одному с ней управиться?
Наша лошадь норовистая, избалованная. Будете вы, скажем, перевязку делать, на кого ее оставите?
– Лошадь можно привязать к дереву…
– В лесу можно, – согласилась Ульяна Ивановна, – а если в поле случится?
Доктор Великанов растерянно молчал.
– Опять же, если на лошади ехать, косу с собой брать надо, – размышляла вслух Ульяна Ивановна. – И самому харчиться… Об этом тоже подумать следует…
– На первое время у меня рыбные консервы есть… – начал было доктор, но замолчал, встретившись взглядом с Ульяной Ивановной.
«Ни за что пропадет!» – окончательно решила Ульяна Ивановна.
– Против того, чтобы ехать вам, Арсений Васильевич, возражений нет, но одному ехать невозможно… Вот, если бы, к примеру, я с вами была… или еще кто.
Ульяна Ивановна так испугалась собственных слов, что потупилась и покраснела. Впрочем, доктор этого не заметил.
– Ульяна Ивановна! План мой небезопасен, и я вовсе не хотел бы, чтобы кто-нибудь, тем более вы, рисковал…
– Вот уж такие слова от вас, Арсений Васильевич, мне вовсе обидно слышать, – быстро отозвалась Ульяна Ивановна. – Сколько вместе работали, сколько ночей на командном пункте друг против друга сидели, а теперь вы мне про опасность рассказываете.
Доктор Великанов, разумеется, сейчас же сообразил, что был не прав.
– Ульяна Ивановна! – с чувством сказал он. – Я не скрою – меня очень радует, что вы одобрили мою мысль и изъявили желание быть моим товарищем в ее выполнении. Скажу откровенно – лучшего товарища и спутника я не желал бы…
Такое заявление доктора глубоко взволновало Ульяну Ивановну. Чтобы скрыть смущение и радость, она поднялась.
– Тогда, Арсений Васильевич, собираться надо не откладывая. Медикаменты, инструменты, принадлежности всякие – этим вы заведуете, а уж продукты, одежда и всякое хозяйство – моя забота.
Сказав Ульяне Ивановне, что он не хотел бы лучшего спутника и товарища, доктор Великанов, конечно, был вполне искренен: в ее хозяйственные способности он верил больше, чем в свои собственные. И был прав: можно было залюбоваться, глядя, как ловко и быстро начала расправляться Ульяна Ивановна с тюками, ящиками и чемоданами. Несомненно, это была вдохновенная, творческая работа, вмешиваться в которую доктору не следовало.
И, когда, покончив со сборами, Ульяна Ивановна задержалась на несколько минут, чтобы в последний раз полить цветы, доктор Великанов не стал протестовать. Был ли этот поступок необходим, сказать трудно, но он был прост, гуманен и прекрасен.
Потом Ульяна Ивановна очень просто сказала:
– Теперь, кажется, все!..
И заплакала.
Доктор Великанов выходил из больницы следом за Ульяной Ивановной. Он нарочно немного приотстал, так как у него чуть-чуть дрожали руки, а он ни за что на свете не хотел, чтобы это кто-нибудь заметил.
Сказать, что отъезд доктора Великанова и Ульяны Ивановны прошел совсем гладко, – нельзя. Виновником недоразумений и задержек явился гнедой больничный мерин Мазепа. Кто, когда и при каких обстоятельствах опозорил его такой кличкой, – неизвестно, но она была закреплена за мерином совершенно официально, значась в его лошадином паспорте. И нужно сказать, она в какой-то мере соответствовала его характеру и облику. Мазепа был стар, ехиден, ленив и, кроме того, большой лакомка.
Появление на конюшне доктора Великанова и Ульяны Ивановны не очень удивило Мазепу: он знал обоих. Но когда они намекнули, что желают воспользоваться его услугами, он запротестовал.
Наконец путники уселись на подводу. Напрасно Ульяна Ивановна уговаривала доктора отдать ей вожжи. Он был непреклонен.
– Это совсем не женское дело, – объяснил он, слегка хлестнул Мазепу и сказал: – Но!
Мазепа, успевший распознать полную неопытность доктора Великанова в вопросах конно-гужевого транспорта, насмешливо на него покосился, пренебрежительно махнул хвостом и остался недвижим. Положение создалось критическое: доктор прекрасно сознавал, что дальнейшее промедление может снизить его авторитет в глазах спутницы. Поэтому он что есть силы хлестнул Мазепу вожжами по упругому, лоснящемуся заду и, вспомнив одного знакомого кучера, пропойным басом сказал еще одно в высшей степени грозное «но».
Однако Мазепа выдержал характер, поставив доктора перед крайне трудно разрешимой задачей.