— Простите вы меня, — склонив голову, она прижалась лбом к его плечу. — Я только теперь понимаю, что если бы не уехала тогда, возможно, все сложилось бы иначе. И моя жизнь, и ваша, и его…
Она говорила о Фоше, и он кивнул, понимая. Да, Франция Петэна была совсем не той, что Франция Фоша. И он сдал Париж, который тот защитил в восемнадцатом. Но если бы она не уехала, маршал Фош остался бы жив, он дожил бы до сорокового года, и тогда, возможно, сама Франция была бы другой, она осталась бы такой, как в восемнадцатом, она нашла бы в себе силы к сопротивлению и победе. Маршал Фош — маршал победы. Но он ушел, его похоронили с помпой, а все покатилось, как придется.
Конечно, суд не мог не учесть заслуги Петэна. Юный лейтенант, погибший под Верденом, и через тридцать лет служил оправданием своему генералу. Суд не мог не принять во внимание, что Петэн исключил Францию из всех планов Гитлера, ограничившись только одним легионом, который послал в поход на Восток. Он старался способствовать освобождению пленных англичан, тайно поддерживал деятельность Сопротивления. Без Петэна не мог бы столь триумфально вернуться де Голль. Но если история и сможет оценить его заслугу, то только когда со времени окончания второй войны пройдет не меньше лет, чем теперь прошло со дня окончания первой.
— Я буду вас навещать так часто, как только мне это позволят, — пообещала она, стараясь преодолеть дрожь, предательски звучащую в голосе.
— Я буду ждать тебя, как ждал все эти годы. Береги себя. И дочь.
В предостережении маршала скрывался нешуточный резон. Она, конечно, мало заботилась о собственной безопасности. Но как она могла поступать иначе. Ее заступничество за Кнохена, посещения Петена не могли не вызвать подозрений. И вот однажды вечером, навестив ее в Версале, де Трай сообщил ей, что шеф Второго Бюро французской разведки заинтересовался ее досье и уже запрашивал разрешения на его проверку.
— Он, по-моему, подозревает тебя в сотрудничестве с немцами, — де Трай усмехнулся. — Я ему сказал, что он с ума сошел.
Маренн промолчала. Джилл поставила чашку, громко звякнув о блюдце.
— Они теперь всех подозревают, просто открыли охоту на ведьм, — продолжил как ни в чем не бывало де Трай. — Им нравится быть в центре внимания. Давненько с ними не носились столько, сколько сейчас.
Конечно, она ощущала опасность, которая дышала ей в затылок. Но она не могла поступать иначе. Не могла позволить себе испугаться. Она оставалась верной прошлому, которое жило в ней и имело большее значение, чем настоящее. И потому только пожала плечами, услышав известие от Анри.
— Пусть проверяют, — ответила спокойно, перелистывая каталог Диора, который тот прислал с личной пригласительной открыткой. Романтические платья, похожие на розы, которыми художник Ланкре подписывал свои картины, воплощение женственности, которой так не хватало Европе, вышедшей из войны с ее обязательной форменной одеждой и трудовой повинностью.
— Ты будешь заказывать у него? — отпив кофе из украшенной позолотой фарфоровой чашки, де Трай кивнул на каталог. — Он сейчас в большой моде. Моя Анна в восторге. Уже составила длинный список. Я боюсь, она меня разорит.
— Нет, я не буду, — ответила Маренн и заметила удивление, мелькнувшее на его лице. — Мне близок стиль Шанель. И я буду заказывать у нее. Как раньше.
— Но она же… — Анри чуть не поперхнулся. — Она была любовницей немецкого майора…
— И что? — Маренн улыбнулась. — От этого она стала хуже шить? Значит, любовницей французского майора быть можно, это правильно. А любовницей немецкого — ни-ни? Это смешно, Анри.
— Но ты не понимаешь, она…
— Ты хочешь сказать, она в изгнании? — Маренн взглянула на него. — Я знаю. Ее разорили, у нее теперь стыдно покупать, потому что она изменница. От нее все отвернулись. Но я не привыкла поступать как все. Я буду заказывать одежду и духи у Шанель. «Шанель номер пять», ты понимаешь, я не могу изменить своей молодости. Кроме того, я уверена, Коко можно лишить родины, состояния, уважения в обществе, но никто не заставит ее перестать шить. А значит, кто-то должен покупать то, что она шьет. Пусть это буду я.
— Ты просто непостижимая женщина, — де Трай в растерянности покачал головой. — Вы обе с ней друг друга стоите. И ты, и она.
— Наверное, ты прав, — согласилась Маренн. — У нас с ней есть что-то общее. Неспроста нам все время нравились одни и те же мужчины.
— Это ты о Генри?
— Конечно, о нем, — она кивнула. — О ее Бое. О моем непобедимом лейтенанте.
«И не только, — она подумала про себя. — Еще о Вальтере. Коко решилась стать любовницей немецкого майора, потому что ей не удалось завоевать молодого бригадефюрера. Не удалось из-за меня. Как ей не злиться. Но, несмотря на это, мы связаны с ней куда больше, как платьями. Связаны душевно, как и с Петэном, всем нашим прошлым, смертью Генри, рождением и гибелью Штефана, судьбой Вальтера. Эту связь не разрушить Диору с его розами, как бы они ни были хороши».