Доктор Смерть

Она сразу узнала этот любезный, холодноватый голос — Бруннер. Дверь барака снова скрипнула. Все разговоры за ее спиной стихли. Слышно только, как покашливает заключенный на нарах. Несколько шагов по дощатому полу — размеренных и уверенных.

— Возможно, вам требуется помощь? — нагловато осведомился он, подходя. — Может, и я на что-то сгожусь?

— Я помню, что вы умеете делать уколы, — твердо ответила Маренн, даже не повернувшись. — Но пока что уколы не требуются. И я справлюсь сама.

— Я прошу меня простить, — продолжил он уже мягче, — что позволил себе отлучиться. Знаете ли, меня замучили эти проверяющие из Берлина. Всякий раз только отрывают от работы. Но мне не сказали, что на этот раз приедете вы. Поверьте, если бы знал, встретил бы первым у ворот. Мы давно не виделись, фрау Ким. Вы так заняты в госпиталях.

— Да, мы давно не виделись, — ответила Маренн, распрямляясь. — И должна заметить, господин гауптштурмфюрер, как главному врачу, что я нахожу вашу больницу совершенно не соответствующей тем санитарным нормам, которые установлены рейхсфюрером СС. И хотела бы узнать о причинах.

Она повернулась. Бруннер стоял идеально причесанный, в подогнанном по фигуре мундире, с белоснежным воротничком и манжетами. Лицо гладко выбрито, на ногтях поблескивал маникюр. Идеальный ариец для плаката доктора Геббельса. Светлые глаза слегка прищурены, явно чувствуется, что он совсем не рад ее визиту, ощущает опасность, но всячески старается это скрыть под показной любезностью.

Впрочем, не столько сам Бруннер привлек внимание Маренн — за его спиной на пороге барака маячило странное существо в серой бесформенной одежде, с совершенно белой кожей и такими же белыми волосами. Глаз и лица рассмотреть было невозможно, их скрывали темные очки с широкими стеклами. «А вот и ассистентка», — мелькнуло в голове у Маренн. Она хотела уже повернуться, чтобы показать на нее Ральфу, но вовремя остановила себя. Нельзя было проявлять заинтересованность. К тому же Ральф, без сомнения, все хорошо видел сам.

Ассистентка пристально смотрела на приезжую, сероватые губы ее кривились. По манере движения и нескольким жестам, которые эта особа сделала, войдя в барак, Маренн сразу определила, что это умственно отсталая женщина, у которой недостаток психического развития с лихвой компенсируется лютой жестокостью. Скорее всего, она попала в лагерь из-за своей неполноценности, но при помощи лекарств Бруннер приручил ее и сделал своей рабой. Маренн чувствовала, что альбиноска постоянно наблюдает за ней, готовая броситься при малейшей опасности для своего хозяина. Это был настоящий телохранитель, и Бруннер, конечно, мог чувствовать себя уверенно. В лагере, во всяком случае, ему ничто не угрожало. Мог ни в грош не ставить ни самого коменданта, ни его помощников. Что он, собственно, и делал.

— Конечно, уважаемая фрау Ким, у нас есть недостатки, — тонкие губы Бруннера растянулись в улыбке. — И я готов принять вашу отповедь. Без сомнения, весьма справедливую. Но у нас есть и успехи. Причем они столь значительны, что, ознакомившись с ними, вы наверняка будете более снисходительны к той стороне нашей деятельности, которая не столь совершенна.

— И каковы же эти успехи? — осведомилась Ким.

— Прошу в мою лабораторию, — любезно пригласил Бруннер, — оставим этот хлам, — он махнул рукой на больничный барак. — Я хочу показать вам кое-что посерьезнее. Будет о чем доложить рейхсфюреру.

— Вот здесь мы проводим инъекции, заборы крови, — Бруннер распахнул перед Маренн белоснежную дверь прекрасно оборудованной лаборатории, которая находилась на отдаленной территории лагеря, на расстоянии от бараков и лагерной администрации. — В данный момент мы работаем более чем над сотней экспериментов, различного содержания. Например, производим надрезы на теле нестерилизованными инструментами и оставляем раны открытыми, наблюдая за тем, что с ними происходит. Иногда смазываем раны ядом и изучаем последствия. Конечно, очень трудно подбирать экспериментальный материал. Мне приходится тратить время на то, чтобы самому встречать поезда с узниками и осматривать каждого, решая, кого взять для опытов. В этом смысле, я думаю, вы понимаете меня, — он бросил взгляд на Маренн. — Вам также приходится отбирать раненых, разъезжая по госпиталям, для того, чтобы оперировать их в Шарите. Это никому нельзя доверить. Только мы сами знаем, что нужно. Точнее, кто. Особенно меня интересуют близнецы. Я селю их в отдельном бараке, сейчас их у меня около тысячи. Пытаемся сшивать их вместе, менять цвет глаз при помощи различных химикатов.

— Вы все это делаете с живыми людьми? — глухо спросила Маренн.

— Ну конечно, — Бруннер пожал плечами. — В основном евреи, цыгане, такой материал. Я даже не применяю анестезию. Зачем тратить на это отребье ценное вещество, которое пригодится вам, хирургам, оперирующим наших солдат, раненных на фронте. Эти и так потерпят.

— И что, многие выживают?

— К сожалению, не многие, — Бруннер вздохнул. — Впрочем, и тех приходится умерщвлять. Ведь они уже никуда не годны.