Доктор Смерть

— Здесь он разговаривал сам с собой, — ответил я. — Делал все возможное, чтобы усилить волнующие ощущения, оживить воспоминания об убийстве. Наверняка ему хотелось вернуться на место преступления, но это слишком опасно. Ну а чем это можно заменить? Проникнуть домой к Мейту, лично или через подставного бродягу.

Мне вдруг вспомнились слова Ричарда Досса: «…поплясать на могиле Мейта».

— Сломанный стетоскоп, — сказал я. — Если я прав насчет того, почему убийца взял черный саквояж, смысл послания очевиден: «Настоящие инструменты забрал я, тебе же остался бесполезный хлам».

Мы стали спускаться дальше. На последних ступенях Майло снова остановился.

— Меня заинтересовала мысль насчет сообщника. Еще я не перестаю думать об адвокате Хейзелдене, который давно уже должен был вернуться в город, но так и не вернулся. Потому что кто больше него общался с Мейтом? Кто лучше него знаком с квартирой и, возможно, даже имеет от нее ключ? Алекс, этот тип ведет себя не так, как должен был бы. Смотрим, что у нас есть: Мейт убит больше недели назад, Хейзелдену казалось бы, следовало устраивать одну пресс-конференцию за другой. А он как воды в рот набрал. Больше того, скрылся в неизвестном направлении. Что, вынимает монеты из своих прачкоматов? Ставлю что угодно, этот осел от чего-то прячется. Если верить Зогби, Хейзелден представлял интересы Мейта, и другой адвокатской практики у него не было. То есть, он уделял единственному клиенту все свое внимание. Мейт был его пропуском к славе. Быть может, Хейзелдену надоела роль второй скрипки, и он захотел большего. У него на глазах Мейт отправлял на тот свет достаточное количество путешественников, и это дает ему возможность вообразить себя квалифицированным доктором Смерть. Проклятие, может быть, Хейзелден пошел учиться на юриста потому, что его не взяли в медицинский колледж!

— Любопытно, — заметил я. — Под это подходит еще кое-какая информация, выуженная мной из компьютера. Газетный отчет о пресс-конференции, которую Хейзелден все же созвал после одного из судебных разбирательств. Он сказал, что Мейт заслужил Нобелевскую премию, добавив, что и ему самому, как поверенному Мейта, должно кое-что перепасть.

Майло стиснул свободную руку в кулак.

— Я поручил его розыски Корну и Деметри, но теперь я займусь этим лично. Прямо сейчас отправлюсь к нему домой. Он живет в Южном Уэствуде. Могу по дороге забросить тебя в управление. А хочешь, поедем вместе.

Я взглянул на часы. Почти пять. День выдался длинным.

— Я позвоню Робин и поеду с тобой.

Мы перешли через улицу к машине. Заперев улики в багажник, Майло обошел машину, чтобы сесть за руль, и остановился. Оглянулся налево.

Латиноамериканка не сдвинулась с места. Майло обернулся. Ее голова дернулась — стремительно, как карта в руках шулера. Я понял, что женщина следила за нами.

Она снова уставилась в газету. Сосредоточенно. Газета задрожала. Но день был безветренный, просто ее рука не выдержала долгого напряжения. Свою сумочку из макраме женщина опустила на траву.

Майло оглядел латиноамериканку с ног до головы. Та, не обращая на него внимания, облизала губы. Еще глубже уткнула нос в газету.

Майло начал отворачиваться, и женщина метнула взгляд — молниеносный — в сторону квартиры Мейта.

— Постой-ка, — сказал мне Майло.

Он направился к женщине, и я последовал за ним. Та стиснула газету с такой силой, что бумага начала вибрировать. Поджав губы, латиноамериканка поднесла газету к самому лицу. Когда мы подошли близко, я разглядел, что это вчерашняя газета. Отборочные матчи, новые рабочие места…

Майло подошел к незнакомке.

— Мэм?

Та оторвалась от газеты и приоткрыла рот. Тонкие синеватые губы, потрескавшиеся и сморщенные, белесые по краям. Кожа лица — цвета мускусного ореха. Под глазами мешки. Возраст — между пятьюдесятью и шестьюдесятью; невысокая, полная, с круглым лицом и большими выразительными карими глазами. На ней была голубая летная куртка из полиэстера, надетая поверх белого в синий цветочек платья, доходившего до середины икр. Ткань тонкая, обтягивающая дородную фигуру, прилипающая к выпуклостям. Распухшие щиколотки, нависшие над верхним краем поношенных, но чистых кроссовок «Найк». Белые спущенные носки, открывающие покрытые ссадинами голени. Коротко остриженные ногти. Черные волосы с седыми прядками, заплетенные в косу, спускающуюся ниже талии. Кожа на шее, подбородке и бурундучьих щеках отвисла, но широкий лоб оставался без единой морщинки. Ни косметики, ни украшений. В целом она производила впечатление жительницы глухой фермы.

Работая в педиатрической клинике, я познакомился с несколькими мексиканками, сознательно выбравшими для себя такую непривлекательную внешность. Длинные волосы, неизменно заплетенные в косу, строгие платья, никакой косметики. Истая католичка, преданная супруга.

— Могу ли я вам чем-либо помочь, мэм?

— Вы… вы ведь из полиции, да?