Доктор Проктор и конец света (как бы)

— Этот Теноресен, — сказал Булле, — думает, что именно ему надо взять на себя управление Норвегией. Только представьте! — Булле нарисовал в воздухе заголовок газеты: — «Поющий мануальный терапевт захватывает власть в Норвегии».

Булле затрясся от смеха, но остановился, когда увидел, как мама и Ева смотрят на него.

— А на кого еще, кроме Теноресена, мы можем положиться? — холодно спросила мама. — Может быть, на тебя?

Еву рассмешила шутка мамы, а мама рассмеялась еще больше оттого, что Ева смеется над ее шуткой. Булле посмотрел на часы, отложил газету и вышел из гостиной, чтобы взять ранец.

Мама крикнула ему вслед:

— Прежде чем уходить, поставь на плиту скофейник!

Булле, как всегда, дожидался Лисе у ворот ее дома. Она вышла с рюкзаком за спиной. И как всегда, без единого слова они зашагали по Пушечной улице. Так у них было заведено.

— Все нормально, — сказала Лисе, когда они подошли к дому Трульса и Трюма. — И все-таки что-то не так, как будто… как будто…

— Как будто что-то совершенно ненормально? — предположил Булле. — Ты тоже заметила?

— Мама и папа не производят впечатления нормальных.

— У нас то же самое, — сказал Булле. — Если не считать того, что моя сестра и мама по жизни ненормальные.

— И почти все музыканты уходят из оркестра. Как ты считаешь, это нормально?

— Нет, это абсолютно и совершенно ненормально. Жутко ненормально, попросту говоря.

— Но в семействе Тране, во всяком случае, все нормально. — Лисе кивнула в сторону изгороди, окружавшей виллу. — В смысле, как всегда.

Так оно и было. Трульс и Трюм Тране стояли у сугроба за оградой и смотрели на них, злобно ухмыляясь, выжидая и держа наготове снежки. Обычно Лисе и Булле, пробегая мимо, получали вслед пару снарядов, но успевали увернуться, потому что Трульс и Трюм за последний год так растолстели, что руки плохо их слушались.

Однако Лисе чувствовала, что сегодня им так легко не отделаться.

Двойняшки перепрыгнули через изгородь и преградили дорогу Булле и Лисе. У каждого в руке был огромный снежный шар. И по тому, как на поверхности шаров заиграли первые солнечные лучи, Лисе поняла, что Трульс и Трюм полили их водой. Снежки были ледяными.

Булле тихо сказал:

— Лисе, спокойно. Предоставь это мне.

Лисе посмотрела на своего крохотного друга. Да, он часто раздражал ее, порой бывал невыносим и вдобавок был неряхой. Но она не знала более мужественного человека, чем он. Хотя иногда его мужество граничило с тем, что принято называть глупостью.

— Доброе утро, капитан Тране и капитан Тране! — торжественно возвестил Булле, сверкая улыбкой. — Ведь на головах у вас капитанские фуражки, не правда ли?

— Фуражки хористов, — хором сказали двойняшки с гордым видом.

Фуражки были белые с черным блестящим козырьком и кистями на шнурах.

— Хористов? — переспросил Булле. — Значит, вы не только играете на барабанах, но еще и поете? Кто бы мог подумать, что в этих крохотных телах прячется столько талантов!

— Талантов? — Трульс подозрительно прищурил один глаз. — Разве не ты заявил перед Рождеством, что чувство ритма у нас, как у двух печек? И за это мы тебя как следует вздули! — засмеялся Трульс. — Ха-ха!

— Надо добавить! — сказал Трюм и поднял руку с ледяным снежком.

— Но ведь я говорил не просто про печи, — сказал Булле, — а про печи Йотуль. Все знают, что нет печей с более развитым чувством ритма, чем печи Йотуль. Может быть, вы слышали о других печах, которые так хорошо пыхтят в ритме две четверти?

Трульс и Трюм смотрели на Булле, широко раскрыв рты. Пар вырывался оттуда, словно дым из печных труб.

— Он нам лапшу вешает, — прошептал брату Трюм.

— Но… — прошептал Трульс, — я верю ему, когда он говорит, что я хороший барабанщик.

— Это потому, что тебя легко обмануть, — прошептал Трюм.

— Да, меня легко обмануть, — кивнул Трульс.

— Будем бросать, — прошептал Трюм. — В голову.

— Да-да, разобьем его мерзкую башку, — подхватил Трульс и поднял руку с ледяным снежком.

— Позвольте, я немного облегчу вам кидание снежков в мою голову, дорогие братья Тране, — сказал Булле и снял с головы оранжевую шапку.

— Ха-ха! — засмеялись близнецы и отвели назад руки как можно дальше.

— А что это у него на голове? — спросил Трюм.

— Животное, — сказал Трульс.

— Я вижу, что животное, но какое?

— Маленькое животное.

— Может быть, это вошь?

— Да, — засмеялся Трульс. — У гномика водятся вши! Кидай!

— Приступайте. — Булле стоял совершенно неподвижно и улыбался. — Но как ваш добрый сосед, я обязан сделать предупреждение о последствиях бросания ледяных снежков в семиногого перувианского паука-упыря.

— Бросаем в голову! — крикнул Трульс.

— Подожди! — сказал Трюм. — Какое еще пре… предуп… ждение?

— Видите ли, — начал Булле, — будучи перувианцем, этот паук-упырь вырос в покрытых снегами, истерзанных постоянными войнами Андах, где снежки — часть суровой повседневной жизни. Вы слышали о тридцатилетней войне снежками? Нет? Хорошо, я скажу так. Если в Перри попадает снежок, он инстинктивно…

— Подожди! — сказал Трульс. — Что значит «ин-сти-нкт…»?