Доктор Паскаль

О, юность! Как он изголодался по ней! На склоне лет – эта снедавшая его неутолимая жажда молодости была бунтом против угрожающей старости, отчаянным стремлением вернуться вспять, начать все сызнова. И в этой потребности начать все сызнова выражалось не только сожаление о былой любви, которой воспоминание придает особую прелесть, – в Паскале кипело желание на этот раз досыта насладиться своим здоровьем и силой, изведать всю сладость любви. О, юность! С какой жадностью впился бы он в нее зубами, с каким упоением пережил бы ее вновь, испил бы до дна, без остатка, пока не пришла старость. Его охватывала тоска при воспоминании о том, каким он был в двадцать лет, стройный, крепкий, словно молодой дубок, зубы сверкали, волосы были черные и густые! Как он упивался бы сейчас этими дарами, которые презирал когда-то, если бы они чудом вернулись к нему! И молодость каждой случайно встреченной девушки волновала его, внушала глубокую нежность. Чаще всего его влекло не к той или иной женщине, а к самой юности, ее сиянию, благоуханию ее чистоты, ясному взору, свежим устам, нежному цвету лица; но в особенности трогал его вид нежной округлой шейки с пушистыми завитками на затылке; молодость всегда рисовалась ему в образе изящной статной женщины, божественно стройной в своей безмятежной наготе. Он следил взглядом за этим видением, сердце наполнялось ненасытным желанием. На свете прекрасна и желанна только молодость, она цветок жизни, единственная красота, она и здоровье – вот единственное истинное благо, каким природа может одарить человека. Да! начать все сызнова, быть снова молодым, держать в своих объятиях юную женщину, обладать ею!

В прекрасные апрельские дни, когда цвели фруктовые деревья, Паскаль и Клотильда возобновили утренние прогулки по Сулейяде. Это были первые шаги выздоравливающего – Клотильда уводила его на ток, опаленный зноем, или гуляла с ним по дорожкам сосновой рощи, потом они возвращались на террасу, которую пересекали длинные тени двух столетних кипарисов. Старые плиты белели на солнце, вдали под сияющим небом расстилались необъятные дали.

Однажды утром после прогулки Клотильда вернулась домой оживленная, искрящаяся смехом и, поднявшись в гостиную, в радостном возбуждении позабыла снять широкополую летнюю шляпу и легкую кружевную косынку, которой повязала шею.

– Уф! как жарко!.. – воскликнула она. – Вот глупо, что я не оставила всего этого внизу! Сейчас пойду отнесу!

Войдя, она бросила косынку на кресло. Но ей не терпелось развязать ленты своей большой соломенной шляпы.

– Ну, вот так и есть! Я слишком затянула узел. Сама, без твоей помощи я ни за что не распутаю!

Паскаль, тоже возбужденный приятной прогулкой, оживился еще больше, любуясь красотой развеселившейся Клотильды. Он подошел к ней вплотную.

– Постой, подними подбородок… Да ты все время шевелишься, как же ты хочешь, чтобы я справился!

Она начала смеяться еще громче, и он видел, как ее грудь трепещет от смеха. Пальцы доктора путались в завязках, и ему невольно приходилось касаться ее теплой, шелковистой кожи. От платья с глубоким вырезом исходил пьянящий аромат женщины, свежий аромат юности, согретой жарким солнцем. Внезапно у Паскаля потемнело в глазах, ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание.

– Нет, нет! я ни за что не распутаю узел, если ты не будешь стоять спокойно.

Кровь стучала у него в висках, пальцы дрожали, а она откидывалась назад, бессознательно искушая его своей девственной прелестью. Вот она, царственная юность его грезы: ясный взор, свежие уста, нежный цвет лица и, в особенности, нежная округлая шейка с пушистыми завитками на затылке. Такой она была перед его глазами: изящная, стройная, с маленькой грудью, во всем своем божественном расцвете.

– Готово! Все в порядке! – воскликнула она.

Он сам не знал, как ему удалось развязать узелок. Стены плыли перед его глазами, но он видел, как, освободившись от шляпы, она, смеясь и сияя своей ослепительной красотой, встряхивала золотистыми кудрями. Он испугался, что не устоит, схватит ее в объятия и покроет поцелуями каждое местечко, где хоть немного сквозит ее нагота. Он спасся бегством, не выпуская шляпу из рук и бормоча:

– Я отнесу шляпу в переднюю. Подожди меня, мне надо поговорить с Мартиной.

Внизу он забился в пустой кабинет и запер дверь на ключ, трепеща при мысли, что Клотильда забеспокоится и прибежит за ним. Он был растерян, ошеломлен, словно только что совершил преступление. Он заговорил вслух, он весь дрожал от вырвавшегося у него признания: «Я всегда ее любил, всегда безумно желал!» Да, он боготворил ее с тех пор, как она стала пленительной женщиной. Он вдруг прозрел, понял, что Клотильда уже больше не шустрый подросток, а полная прелести и любви девушка, с длинными точеными ногами, стройным станом, округлившейся грудью, нежными, гибкими руками. Ее шея и шелковистые плечи отливали молочной белизной и были непередаваемо нежны. Как ни чудовищно это казалось, но это было так – он жаждал насытиться красотой, неудержимо жаждал юности, девственного, благоуханного тела.