Доктор Лерн, полубог

Я не находил в себе достаточной силы, чтобы уехать: я снова вошел в замок, потом вернулся в парк. Я растроганно слушал, как раздается звук моих шагов и звенит по паркету опустевших комнат и шуршит в густой листве, покрывавшей толстым слоем землю парка. С минуты на минуту тишина делалась все глубже. Мне казалось, что я испытываю чисто физическое затруднение, нарушая ее. Чувствовалось, что скоро она воцарится здесь полновластной хозяйкой, и, когда я остановился посреди лужайки, она попробовала испытать на мне свои чары.

Там, в середине людского цирка и в центре клуба видений, я долго мечтал. На мой молчаливый призыв явились и закружились вокруг меня в дьявольском хороводе фигуры из далекого прошлого и вчерашних происшествий, одни фантастические, другие настоящие — явления из мира сказок и из настоящей жизни; они носились вокруг меня в каком-то бешеном вихре и превращали лужайку в калейдоскоп воспоминаний, в котором вертелось все мое прошлое.

Но нужно же было, наконец, уезжать и предоставить Фонваль в полную власть плющу и паукам.

Перед сараем нетерпеливо прохаживалась Эмма, наряженная вороньим пугалом. Я открыл двери. Автомобиль стоял вкось сарая, в самой глубине его. Я не видел его после несчастья с Лерном и даже, насколько помнится, не убрал его на место. Я решил, что помощники из немного запоздалой любезности поставили его в сарай.

Несмотря на мою небрежность, мотор захрапел, как только я пустил в ход электричество. Тогда я вывел автомобиль до полукруглой аллеи, находящейся у въезда в Фонваль, и закрыл за собой скрипучие ворота, эмблему стольких тяжелых воспоминаний. Ну, слава Богу, кончена ужасная история с Клоцем. Но пришел конец и воспоминаниям моей юности… Я вообразил, что сохрани я Фонваль за собой, и воспоминания юности не исчезнут…

— Мы остановимся по дороге у нотариуса в Грей, — сказал я Эмме, — я отказываюсь от продажи Фонваля и поручу только сдать его в наем.

Мы выехали. Я направился по прямой дороге. Горы по бокам становились все ниже. Эмма болтала о чем-то.

Автомобиль сначала шел средним ходом довольно плавно. Но все же я уже сожалел, что так невнимательно отнесся к нему. Он стал то замедлять ход, то внезапно бросаться вперед, так что вскоре мы стали двигаться вперед какими-то резкими прыжками и бросками.

Я уже говорил, что мой автомобиль являлся триумфом автоматизма: на нем было самое минимальное количество педалей и ручек. Но этот же автоматизм представлял и серьезное неудобство: машину нужно было непременно тщательно выверять перед употреблением, потому что, раз пущенная в ход, она не поддается исправлениям на ходу, а все, что можно сделать, это только увеличить или уменьшить быстроту ее передвижения.

Перспектива продолжительной остановки мне не улыбалась.

А машина продолжала свой скачкообразный ход, и я не мог удержаться от смеха. Этот способ передвижения напомнил мне в шутовском виде манеру прогуливаться Клоца-Лерна, с которым я гулял по этой же дороге, и капризную медленность его походки, то замедленной до полной остановки, то заставляющей нас мчаться карьером вперед. Надеясь, что порча механизма временная, я мирился с капризами хода автомобиля и старался по звуку работающего мотора определить, какая из его частей не в порядке. Я склонен был приписать внезапные замедления хода, часто доходившие до того, что мы в течении целой секунды не двигались с места, избытку масла. Мое нелепое сравнение меня страшно смешило, и я не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Совсем как эта каналья-профессор; это курьезно!

— Что случилось? — спросила Эмма. — У тебя неспокойный вид.

— У меня?.. Вот пустяки!..

Странная вещь: этот вопрос меня расстроил. А я-то был убежден, что у меня в высшей степени спокойное выражение лица. Какая же могла быть причина для моего беспокойства? Мне просто было неприятно; я, конечно, интересовался, какой из органов этого «большого зверя», как его называл профессор, был не в порядке и, не находя никакого объяснения, я уже собирался остановиться, я… ну, словом, мне было очень неприятно, вот и все! Напрасно я прислушивался своими, все же, как-никак, опытными ушами к звукам заглушенных взрывов, дребезжанию, глухим ударам: я не слышал ни одного характерного при порче цепей, предохранительных клапанов, шатунов звука.

— Держу пари, что это цепь скользит, — сказал я громко. — Ведь мотор в полном порядке…

Тут Эмма сказала:

— Николай, посмотри-ка! Разве эта штучка должна двигаться?

— Ну что же, разве я не оказался прав?

Она показала на цепную педаль, которая двигалась совершенно самостоятельно, соответственно прыжкам машины. Вот в чем повреждение!.. Пока я внимательно смотрел на педаль, она низко опустилась и заторможенный автомобиль остановился. Только что я собирался слезть с него, как он резким движением пошел дальше. Педаль заняла свое прежнее место.

Меня охватило известного рода беспокойство. Конечно, нет ничего неприятнее испорченной машины, но я не помнил случая, чтобы порча механизма приводила меня в такое дурное настроение…

Вдруг сирена принялась рычать без того, чтобы я к ней прикоснулся…