Доктор Фаустов. Повесть

— Не удивляюсь, командир. Ты всегда был философом. Когда мы Хаттаба в горах зажали, ты на дневке Кастанеду читал, как сейчас помню. Все спят, а ты из спальника с книжкой торчишь. Может это нас и спасло. Часовой тогда закемарил, ты меня растолкал, и мы дозор бандитский из Винторезов положили. А так, вырезали бы нас как свиней, всю группу.

— Нашёл что вспомнить. Ты мне скажи, твоим позывным сейчас всю вашу компанию называют. Как так?

— Давно это, ещё с Африки. Разведуправлению не с руки было, чтобы наши там работали, официально. Вот и слепили команду. Я за старшего. Ребята были из Псковской бригады, знали меня. Вот они и придумали. Ну и прижилось. И когда меня в Питере встречают, Полет Валькирий все насвистывают. Ну, как я тогда. Помнишь?

— Послушай, Дима. Не называй ты меня командиром. Я тебе уже давно не командир. Тобою, я слышал, сейчас другой командует. Как так получилось, что бывший ресторатор рулит вашей командой, а?

— Хорошо, командир, не буду. Учитель! Так пойдёт? Ты же мой учитель. Главный учитель, а я твой ученик, в главном деле всей моей жизни. И не только моей. А с ресторатором? Ты сам знаешь-жизнь штука сложная. Звёзды так расположились. Ты же изучал астрономию, я знаю. Марс в созвездии Девы и всё такое. А насчёт компании… У нас братство по факту. Спецназовское братство со своими незыблемыми законами, правилами и уставами. И живём мы по ним, как тогда жили с тобой в горах Чечни и Дагестана. И ничего не изменилось. И не важно, что я на дрова для обеда рублю, кавказский орех или африканский баобаб. Может всё-таки к нам? Хотя, скажу честно, гибнут ребята. Недавно зажали нас повстанцы на какой-то ферме. Мы заняли круговую и ждали помощи от местного царька, с которым у нас договор. В самом центре фермы разместили раненых, и не давали уродам подобраться на бросок гранаты. Раненые лежали на соломе и навозе, на скотном дворе, и умирали. Патроны заканчивались. Я видел, где находится командир этих обезьян. Послал двух бойцов, самых юрких и шустрых. С последними гранатами. Они подползли, как змеи и в три приема, с паузами, забрасали его эФками. И его помощников. Они ж, уроды, не знают такой схемы. Обезьяны, оставшись без старшего, свалили. Если б они понимали, что мы пустые, дожали бы. А раненые наши, тяжелые, все умерли. Лёжа в навозе.

Они проговорили до утра. Потом Дмитрий вызвал такси и уехал в аэропорт, чтобы вылететь на тренировочную базу своей команды в Краснодарском крае. Пообещав на Пасху заехать в гости и провести пару дней на даче у Геннадия. пожарить шашлык, выпить хорошего коньяка, погулять в лесу, в Переделкино. Лес там был просто замечательный. Пообщаться, поспорить. Когда они встречались, что бывало редко, обязательно один начинал философствовать, а другой с ним спорить. О жизни, о вопросах бытия, о религии, о вере, о людях и зверях. Но в их споре истина, к сожалению, не рождалась. Один был налитым до краёв кубком, переполненным знаниями, ставший меланхоликом. ИБО, ВО МНОГОЙ МУДРОСТИ МНОГО ПЕЧАЛИ. А КТО УМНОЖАЕТ ПОЗНАНИЯ-УМНОЖАЕТ СКОРБЬ. Так говорил Екклезиаст. А он знал, о чём речь. Другой же был прямой противоположностью своему учителю и бывшему командиру. Он не прочитал издесятой доли тех книг, что вдохновляли учителя.

После отъезда своего ученика, Геннадий больше ни с кем не виделся. Да и зачем? Родных ему заменили книги, друзей ему заменили книги, товарищей ему заменили книги. Он не знал, чем ещё занять себя. Пора бы уже было прервать это бесполезное существование. В Москву пришла весна, что только усугубило ситуацию. И вот он созрел. В одно прекрасное весеннее утро, не сомкнув ночью глаз, он решился. Достал из холодильника вино, налил высокий бокал. Поставил стремянку к антресоли. Залез туда, и покопавшись в старом барахле, достал свой армейский ранец, ЭрДэшник, РД-54. Вытащил из него аптечку и извлёк ампулу, которые выдавались офицерскому составу Разведуправления для избежания пленения.