Доктор Эстерхази в юности

Магнус не замешкался с ответом. — Тогда я отрекусь… как король Скандии, каковым являюсь. — И, когда смысл этого постепенно дошёл до делегации, она зааплодировала. Как всем известно, фроры — не тот народ, чтобы поддаваться внезапным порывам. В сущности, сканды действительно не желали соглашаться — пока их согласие не вошло в условия последующего Торгового Договора, по которому излишки вяленой рыбы Скандии и Фрорланда отправляли в Скифию-Паннонию-Трансбалканию в обмен на излишки пшеницы Триединой Монархии; после чего цена на хлеб упала в обоих королевствах Крайнего Северо-Запада и фрорская рыба (как это стали называть), в изобилии появлялась даже на скуднейших столах Триединой Монархии. Но это случилось позже. После. То есть, после того, как молодой корнет Эстерхази убедил Эмму-Каттерину, что все шотландские железнодорожные инженеры куда-то перебрались. Может, в Белуджистан. Или Австралию. И что Королевско-Имперские Железные Дороги не только обязуются выплачивать ей тысячу дукатов в месяц на благотворительность, но ещё и выстроят застеклённый сарай, чтобы сушить её постирушки., этими заверениями, так сказать «расчистив путь» прямому и более быстрому, более дешёвому железнодорожному маршруту на Север.

Позже.

После. После того, как, пока суд да дело, повсюду разлетелась молва о роли, что сыграл персонал «Великого Шоу Техаса и Дикого Запада» в захвате старого Далмацкого Дворца и гибели Бустремовича-Разбойника, дела у шоу быстро пошли в гору. И оно процветало и потом. Молву, разумеется, полностью переиначили в сказания; но что с того? Что касается брутального Бруто, Пишто-Авара и подручных Бустремовича, все они стали (как обычно: опять стали) «корабельными плотниками» на верфи-тюрьме; работа тяжёлая, но здоровая, так как в основном она проходит на свежем воздухе. И, быть может, им не так уж скверно таскать брёвна, выкуривать смолу, пилить и так далее, чем, если вместо этого быть заточёнными в громадных темницах, где они то ли смогли бы, то ли нет, перевоспитаться и раскаяться.

Но всё это тоже произошло потом.

К тому времени, когда Игнац Луи почти объехал кругом центральной части своего города, его голос превратился в хриплое карканье. Тогда, приметив вывеску «Аптекарь» над открытыми дверями лавки и стоящего в этих дверях самого аптекаря в фартуке, и, возможно, намереваясь попросить у него стакан минеральной воды, император поманил его. Тот человек подходит и император склоняется вниз; он каркает аптекарю на ухо: — Геморрои просто убивают меня!

— Полагаю, это из-за позиции вашего величества, простоявшего в стременах весь путь по улице; так что я возьму на себя смелость предложить вашему величеству опиумные пилюли и большой стакан минеральной воды с бренди, — и он подаёт вверх сперва одно, затем другое.

Его величество берёт это, проглатывает, проглатывает, проглатывает; потом, с благодарным взглядом, возвращает назад стакан и блюдце. Почти восстановившимся голосом он произносит: — Можешь добавить к своей вывеске «Поставщик Его…» и всё прочее. — Потом он едет дальше, в основном жестикулируя; но к этому времени, все в основном понимали значение этих жестов.

По домам, парни. Идите по домам.

Магнус, «граф Кальмар», тоже отправился домой. Странствующий швейцарский фотограф всё время беспорядков держался на одном и том же месте, и оттого сумел сделать довольно неплохой снимок Магнуса, когда тот стоял на стене, размахивая фрорским флагом. Такие вещи всегда неплохо продавались на его родине. Лишь цвета различали два флага, созданных по одному образцу, а цвета фотография не передавала: в Скандии говорили, что это был скандский флаг, а во Фрорланде знали, что это был флаг Фрорланда. Что до деталей — детали никого не заботили. Их Объединённый Король помог установить Государственный Стяг на стенах дворца который… отчасти… помог отбить у разбойника: они получили Героя в то время, когда многие считали, что Героизм погиб: и этого достаточно. Некоторые республиканцы в Двух Королевствах (в основном банкиры, крупные пивовары и тому подобный народец) забились, так сказать, в свои логова, скорбно накачиваясь глогом и шнопсом, и поедая варёную вяленую рыбу, приправленную бараньим жиром и злобой. Возвращение короля оказалось гораздо веселее его отъезда. «Оле-скреландцу», как обычно, уделили в столице (столицах) не так уж много внимания, но — позже — на золотистых мхах торфяников самого Скреланда Придворный Шаман Ээйюулаалаа получил в дар от королевского имени великое множество орлиных перьев. Разумеется, король, причём весьма тепло, пригласил молодого корнета Эстерхази приехать и погостить, и Эстерхази — уже не корнет — так и сделал. Но это было позже.

Гораздо позже.