Продолжая промывать и выкладывать очищенные кости для просушки, я находил все новые подтверждения своим первым предположениям насчет возраста жертвы. Лобковый симфиз — часть лобковой кости, которая с возрастом превращается из угловатой в плоскую, — свидетельствовал о том, что ее обладательнице не исполнилось еще двадцати лет. Это же подтверждали и бедренные кости. В детстве верхнее окончание бедренной кости покрыто толстым слоем хрящей. По мере взросления он твердеет, костенея и постепенно срастаясь с остовом бедренной кости. Этот процесс известен как эпифизарный союз, и поначалу стык двух поверхностей хорошо заметен. Однако вскоре он сглаживается и годам к двадцати пяти исчезает окончательно. В данном случае он еще проглядывался, но слабо. Опять-таки конец грудных ребер был скругленный, а не граненый, каким он становится в зрелом возрасте. Все вместе это свидетельствовало о том, что жертве исполнилось максимум двадцать пять лет. Скорее всего, даже меньше — с учетом того, что у нее прорезались не все зубы мудрости.
Телефон завибрировал, когда я укладывал в вытяжной шкаф последнее ребро. Стянув перчатки, я вышел из смотровой. Телефон затих прежде, чем я успел достать его из-под халата. Я догадывался, кто мог мне звонить, увидев имя на дисплее, и невольно поежился.
Уорд.
Я нашел в коридоре уголок поукромнее и позвонил ей. Она откликнулась сразу же.
— Я пропустил звонок… — начал я.
— Секунду. — Я услышал, как Уорд общается с кем-то, а потом она снова произнесла в микрофон: — Что вы сказали Адаму Одуйе вчера вечером?
Я не стал вдаваться в детали уже отправленного голосового сообщения — суть его сводилась к тому, что вечером после собрания я имел разговор с активистом. Я не надеялся, что это понравится Уорд, но тон ее сейчас был слишком резкий, обвиняющий.
— Я не сказал ему ничего. Он догнал меня на выходе и представился. Раньше я работал экспертом на процессе, где он участвовал на стороне защиты.
— И вы только сейчас мне об этом рассказываете?
— Я сам забыл об этом, пока он не напомнил. Это было несколько лет назад, я его даже не узнал.
— Вы сообщили ему что-нибудь о ходе следствия?
— Разумеется, нет.
— Так вот, сегодня Одуйя выступил на национальном канале и по радио, заявив, что некто подтвердил информацию, попавшую к нему в результате утечки. Некто, кого он знает и кому доверяет, и вы предлагаете мне поверить в то, что у него есть еще один знакомый помимо вас?
— Я никого не прошу верить мне ни в чем! — возмутился я. — Я только говорю, что не сообщил ему ничего. Он просил меня подтвердить это, а я отказался.
— Но и отрицать не стали?
Я глубоко вздохнул:
— Нет.
Воцарилось молчание. Видимо, Уорд пыталась успокоиться.
— Расскажите мне в подробностях, что произошло.
Я описал ей нашу встречу, не опуская ничего. Она не произнесла ни слова, пока я не закончил.
— Ладно. — Уорд перевела дух. — Я не стану обвинять вас в том, что вы не опровергали эту историю с беременностью, однако это укрепило позиции Одуйи. Пресса накинулась на это с энтузиазмом, и я собираюсь сделать заявление. У больницы, в полдень. Будь у меня возможность, я подождала бы, пока мы не выясним подробности, но мне не оставили выбора. В общем, если он снова попытается заговорить с вами, пожалуйста, сделайте нам одолжение и ступайте дальше не оглядываясь.
От напряжения у меня начало сводить шейные мышцы.
— Вам удалось найти источник утечки?
— Нет пока. Это может быть кто-либо из занятых расследованием, но после несчастного случая с Конрадом вокруг больницы вилось столько народа, и каждый мог что-нибудь услышать.
Голос Уорд звучал скорее устало, чем сердито. А чего еще было ожидать, если один кризис в ходе расследования быстро сменялся другим? Я сомневался в том, что коммандер Эйнсли не давит на нее в связи со всем этим.
— Я еще вот почему звоню, — продолжила она уже спокойнее. — Вам много работы в морге осталось?
— Мне придется вернуться для обследования ребенка, но, если не считать этого, должен закончить сегодня к вечеру.
— Хорошо, потому что завтра вы будете мне нужны в больнице. Нам необходимо убедиться, что там не осталось никаких новых сюрпризов. Я заказала на завтра собаку-ищейку. Мне бы хотелось, чтобы вы там тоже присутствовали.
Я ожидал, что рано или поздно к работе подключат и ищейку. С обонянием, развитым в несколько сотен раз сильнее, чем у людей, животные находят объекты по запаху, который человеческий нос вообще не замечает. Следы разложения они способны улавливать даже сквозь несколько футов бетона, и тонкая перегородка вообще не составит для них проблемы.
Правда, при всей своей несомненной пользе собаки-ищейки не умеют отличать человеческие останки от животных. Это не так важно, когда труп находят целиком, но фрагменты тел или кости опознать сложно. Вот для подобных случаев и нужен судебный антрополог.
Тем не менее я удивился, что Уорд позвала меня.
— А Мирз?
— У него и так дел невпроворот. На сегодняшнее утро назначено вскрытие первой из замурованных жертв, и следующие несколько дней он будет занят с ними. А у меня все равно нет никого, кроме вас двоих.