Со старшей сестрой Грач уже было сложнее. Снять-то ее несложно, но если на место Воскресенской с удовольствием сядет хотя бы та же Голованова, то на место старшей сестры так сразу никого не найдешь. Да и никто не захочет. Участковые медсестры в поликлиниках ценят свою малую занятость больше зарплаты, которая, кстати говоря, после недавнего повышения стала больше, чем у старших сестер. Что такое – работа участковой медсестры? Три с половиной часа на приеме, полтора часа пробежки по участку и – все, свободна. Захочет участковая медсестра подзаработать – всегда может набрать «частных» уколов. Некоторые и массажами пробавляются, причем довольно успешно. И времени свободного хватает на домашнее хозяйство и прочие дела.
У старших сестер положение гораздо хуже. Не менее семи часов надо провести в поликлинике, но не просто отсидеть это время на пятой точке, а крутиться как белка в колесе. Контролировать, организовывать, обеспечивать (в том числе и врачей бланками льготных рецептов), вести хренову кучу отчетности, работать с проверяющими и много чего еще… А чтобы при таком положении дел жизнь не казалась бы старшим сестрам медом, они еще и служат «выручалочками» при главной медсестре. То в регистратуре отстоять, то «на печатях» отсидеть, то анализы в санэпидемстанцию отвезти, то еще чего… Время от времени старшим сестрам приходится и по участку пробежаться, вместо отсутствующих участковых медсестер.
«Грач дам строгий выговор и год продержу без премий», — решил Антон Владимирович.
С участковыми врачами и сестрами он решил поступить так же. Не увольнять же скопом все отделение. Строгими выговорами их особо не испугаешь, да и «год без премий» – это только звучит страшно, а на самом деле… Во-первых, премии бывают не каждый месяц. Во-вторых, не каждый раз эти премии бывают крупными, иной раз и по тысяче рублей получается. В-третьих, на участковой работе, где пациенты то и дело жалуются даже на таких близких к идеалу врачей, как Голованова, круглый год премии получать не будешь. Не одно, так другое. Не пьянка, так жалоба на грубость. Не грубость, так анализ какой-нибудь впопыхах пропустишь. Не анализ, так еще чего… Вот и получается, что участковую службу ничем серьезно не испугаешь. А без страха какая может быть дисциплина? Да никакой!
Преисполненный самого что ни на есть праведного гнева, Антон Владимирович поднялся в свой кабинет и велел Юлии вызвать к нему Воскресенскую, которой уже полагалось быть на работе.
Воскресенская выглядела не лучшим образом – бледность лица сливалась с белизной халата, а мешки под глазами были столь заметны, что Антон Владимирович заподозрил у нее нелады с почками. В правой руке она держала несколько свернутых в трубку листов бумаги.
— Я сейчас был у Медынской! — известил Антон Владимирович. — Она мне все рассказала! Но почему я должен был узнать об этом от нее?!
Недавняя ситуация повторилась, только теперь Антон Владимирович был, образно говоря, рубанком, а не поленом, с которого снимают стружку. Он так же, как и Медынская ему, не предложил Ирине Станиславовне сесть и, разумеется, не позабыл ярко и эмоционально охарактеризовать ее как администратора. От матерных слов воздержался (женщина все-таки), но «жопой с ушами» назвать назвал.
На середине речи Ирина Станиславовна начала беззвучно рыдать, но ее слезы нисколько не тронули главного врача.
— Объяснительную написали? — спросил Антон Владимирович, выпустив пар.
— Вот, — Воскресенская подошла ближе к столу и положила на него все принесенные бумаги.
Антон Владимирович отложил в сторону объяснительную, написанную аж на двух листах, и список десяти виновных, в котором под номером первым значилась сама Воскресенская, а заявление об увольнении по собственному желанию демонстративно изорвал в клочья.
— Сначала вас снимут с заведующих, — процедил он сквозь зубы, — а потом уже можете увольняться. И учтите, Ирина Станиславовна, кто бы ни обратился ко мне за сведениями о вас, ничего хорошего он не услышит. Это я вам гарантирую. После такой подставы на мое доброе отношение рассчитывать не стоит. И на то, что со временем я отойду и успокоюсь, тоже не надейтесь!
Антон Владимирович очень надеялся усидеть на своем посту. «Раз Эллочка сегодня ничего не сказала об увольнении, значит – должно пронести, — думал он. — Во вторник приеду не в одиннадцать, а в десять, до начала коллегии и не с пустыми руками. Придется, конечно, потратиться на что-нибудь очень весомое…»