Доктор Данилов на кафедре

— …Вы, можно сказать, человек на кафедре случайный, — нагнетал Кулешов, — опыт у вас есть, я не спорю, но он несколько иного характера. Преподавательской работой вы ранее не занимались, так ведь?

— Нет, — кивнул Данилов. — Но как практик, бывший студент и интерн, прекрасно представляю, каким должен быть учебный процесс, чтобы приносить студентам максимальную пользу. Самому, знаете ли, пришлось многому доучиваться в процессе работы, когда надо совершенствовать знания, а не приобретать их.

Кулешов откинулся на спинку кресла и впервые за весь разговор посмотрел Данилову в глаза.

— Если вы так хорошо все понимаете, то, может, возьметесь заведовать учебной частью? — издевательски усмехаясь, спросил он. — Я с удовольствием уступлю вам эту обязанность. Что скажете, Владимир Александрович?

— Могу, — с такой же усмешкой ответил Данилов. — Без проблем. Не боги горшки обжигают, Андрей Евгеньевич. Не подведу, короче.

В разговоре возникла пауза, в ходе которой собеседники обменялись серией взаимоуничижительных взглядов. «Так вот ты какой!» — говорили взгляды, добавляя к этой фразе ряд не самых лицеприятных эпитетов. Хоть и без слов, все было ясно, обмен информацией шел на ментальном уровне.

— Я буду ставить перед Олегом Тарасовичем вопрос о целесообразности вашего преподавания, — первым нарушил молчание Кулешов. — И вообще…

Олегом Тарасовичем звали профессора Погребенько, заведующего кафедрой.

— Вы удивительно непоследовательны, Андрей Евгеньевич, — ответил Данилов, — то вы собираетесь уступить мне заведование учебной частью, то хотите отстранить меня от преподавания. Где логика? А после вашего многозначительного и потому очень зловещего «и вообще» я вряд ли сегодня засну.

Издеваться над Кулешовым было приятно. И совесть не мучила. Он начал первым, сначала попытался докопаться, потом стал ерничать. Напросился, в общем. Ну, раз напросился, то получай!

— Вы, Владимир Александрович, еще не знаете меня с плохой стороны, — прищурился Кулешов. — А когда узнаете — будет поздно.

— Так это пока было с хорошей? — делано удивился Данилов. — А я, признаться, подумал…

— Всего хорошего! — было сказано таким тоном, что прозвучало наподобие: «Чтоб ты сдох».

— И вам! — ответил Данилов.

Кабинет у Кулешова был крошечным, под стать его авторитету. Размер кабинета всегда напрямую зависит от этого, почти аксиома. Выполняя разворот на сто восемьдесят градусов (с негнущимся коленом это не совсем просто), Данилов едва не сбил плечом висевший на стене горшок с каким-то чахлым растеньицем. «Рядом с тобой даже трава вянет», — позлорадствовал Данилов и вышел из кабинета.

Последствий он не опасался. Кого опасаться? Кулешова? Да кто он такой? Чижик-пыжик, пыжится, чирикает, да все без толку. Ишь ты — заведующим пугать вздумал! Как бы самому боком не вышло, ведь Данилов кругом прав, а Кулешов, соответственно, не прав.

Глава вторая Кафедра абсурдологии и реинкарнации

— Самого учета, как такового, в психдиспансерах давно уже нет, теперь это называется наблюдение. Оно может быть диспансерным и консультативным, чисто формальным, не накладывающим никаких ограничений. На консультативный учет ставятся все, кто хоть раз обращался к психиатру со своими проблемами. Если пациент, состоящий на консультативном наблюдении, не обращается к врачу в течение года, то его карта сдается в архив и лежит там.

— Сколько?

— По-разному, зависит от учреждения. Положено хранить карты в архиве двадцать пять лет, но у нас везде бардак… Кстати, сняться с диспансерного наблюдения можно не только после выздоровления или, как чаще выражаются, «при устойчивой ремиссии», но и за невозможностью наблюдения. Если годами не являться, то через три года карту могут отправить в архив. Но оттуда ее можно затребовать.

— А можно и не запрашивать.

— Это как психиатрам захочется.

— А «устойчивая ремиссия» длится сколько времени?

— Не менее пяти лет. В таком случае есть возможность снять диагноз.

— Небось устанешь бегать по врачам?

— Совсем нет. Пишется заявление на имя главврача диспансера с просьбой назначить комиссию для пересмотра диагноза — и все. Ну, и на комиссию надо прийти. Часика два помучают вопросами и снимут диагноз.

— А может, и не снимут?

— Ну, что ты заладил — «а может», «а может»! Тебе до снятия диагноза еще далеко…

— Двадцать восемь лет уже, пора, из призывного возраста вышел. У меня же не шизофрения какая-нибудь, а биполярное аффективное расстройство.

— Хрен редьки не слаще!..

Старшая медсестра реанимационного отделения Любовь Сергеевна начинала трудовую деятельность в психиатрии и благодаря этому обстоятельству считалась в семьдесят седьмой больнице главным консультантом по психиатрическим вопросам. Консультировала она без особой охоты: у старшей медсестры, да еще в таком отделении, как реанимационное, каждая минута на счету, и так ежедневно на час-полтора приходится задерживаться на работе, но никому не отказывала. Раз спрашивают люди, значит, надо.