Доклад об «Эффекте Барнхауза»

— Привет, — сказал он. — Никак не могу уснуть по ночам. — Он зажег сигарету, руки у него немного дрожали. — Вы тот самый юноша, которому я должен помочь с диссертацией?

— Да, сэр, — сказал я.

Спустя несколько минут мое волнение переросло в тревогу.

— Воевали в заокеанских краях? — спросил он.

— Да, сэр.

— Не шибко много от них осталось, верно? — Он нахмурился. — Понравилось на войне?

— Нет, сэр.

— Похоже, и следующая война не за горами?

— Похоже на то, сэр.

— И никак нельзя помешать?

Я пожал плечами:

— Кажется, дело безнадежное.

Он пристально посмотрел на меня.

— Знаете что-нибудь о международном праве, об Объединенных Нациях и прочем в этом роде?

— Только из газет.

— Та же история, — вздохнул он и продемонстрировал мне пухлый альбом с газетными вырезками. — Никогда не обращал никакого внимания на международные политические события. А теперь изучаю их, как в свое время крыс в лабиринтах. И все говорят мне одно и то же: «Безнадежное дело…»

— Разве что случится чудо… — начал я.

— Верите в чудеса? — быстро спросил профессор и выудил из кармана пару игральных костей. — Попробую выбросить двойки. — Он выбросил двойки три раза подряд. — Один шанс из сорока семи тысяч. Вот вам чудо.

Он на мгновение просиял, а потом оборвал разговор, сославшись на то, что его лекция должна была начаться уже десять минут назад.

Профессор не спешил довериться мне и ни словом больше не упомянул о фокусе с игральными костями. Я решил, что кости были со свинцом, и вскоре позабыл об этом. Профессор дал мне задание наблюдать, как крысы-самцы преодолевают металлические пластины под током, чтобы добраться до еды или до самки, — эксперименты, которые, к всеобщему удовлетворению, закончили еще в тридцатые годы. И словно бессмысленность этой работы не была достаточным испытанием, профессор раздражал меня неожиданными вопросами: «Думаете, стоило бросать атомную бомбу на Хиросиму?» или «Полагаете, любое научное открытие идет человечеству на пользу?»

Впрочем, все это продолжалось недолго.

— Дайте бедным животным выходной, — сказал мне профессор однажды утром, когда минул месяц моей работы у него. — Я хотел бы вашей помощи в рассмотрении более интересной проблемы — а именно, в своем ли я уме.

Я вернул крыс в клетки.

— Тут ничего сложного, — мягко проговорил он. — Смотрите на чернильницу на моем столе. Если с ней ничего не произойдет, скажите мне сразу, и я спокойно отправлюсь — и уверяю вас, со спокойной душой — в ближайший сумасшедший дом.

Я неуверенно кивнул.

Профессор запер дверь лаборатории и закрыл ставни, так что мы на какое-то время остались в полутьме.

— Знаю, я человек странный, — сказал профессор. — Это оттого, что я боюсь самого себя.

— Мне вы кажетесь немного эксцентричным, но вовсе не…

— Если с этой чернильницей ничего не случится, значит, я безумен как постельный клоп, — перебил он, включая свет, и сощурился. — Чтобы вы поняли, насколько я безумен, скажу вам, о чем я размышлял ночами, вместо того чтобы спокойно спать. Я думал, а вдруг мне удастся спасти мир? Вдруг я смогу дать каждой нации все необходимое и навсегда разделаться с войнами? Вдруг я сумею прокладывать дороги в джунглях, орошать пустыни, за одну ночь воздвигать плотины?

— Да, сэр…

— Смотрите на чернильницу!

Я со страхом уставился на чернильницу. От нее словно исходило тонкое жужжание; потом она начала угрожающе вибрировать и вдруг запрыгала по столу, описав два шумных круга. Остановилась, снова зажужжала, раскалилась докрасна и наконец разлетелась на куски в сине-зеленой вспышке.

Должно быть, у меня волосы встали дыбом. Профессор мягко рассмеялся.

— Магниты? — наконец выдавил я.

— Если бы, ради всего святого, это были магниты… — пробормотал он. Вот тогда-то профессор и поведал мне о психодинамизме. Он знал о существовании этой силы, но объяснить ее не мог. — Это делаю я, и только я — и это ужасно.

— Я бы сказал, это поразительно и чудесно! — воскликнул я.

— Если бы я только и умел, что заставить чернильницы танцевать, то радовался бы от души. — Он боязливо поежился. — Но я не игрушка, мой мальчик. Если хотите, можем прокатиться за город, и я покажу вам, что имею в виду.

Он рассказал мне о стертых в порошок скалах, о расщепленных дубах, о заброшенных фермах, уничтоженных в радиусе пятидесяти миль от кампуса.

— Я сделал все это просто сидя здесь, на этом самом месте, и думая — причем не слишком напрягаясь. — Он нервно поскреб затылок. — Я никогда не решался по-настоящему сосредоточиться — боялся натворить бед. Сейчас я дошел до такой стадии, что простое мое желание способно разрушить что угодно. — Повисла гнетущая пауза. — Еще несколько дней назад я думал, что все это лучше хранить в тайне: страшно подумать, как можно использовать эту силу, — продолжил он. — Теперь я понимаю, что не имею на это права, так же как ни один человек не имеет права хранить атомную бомбу.

Он порылся в бумагах.

— Думаю, здесь сказано все, что нужно.

Он протянул мне черновик письма к госсекретарю.