Дохлая луна

Мечом снопа опять разбуженный паук
Закапал по стеклу корявыми ногами.
Мизерикордией! — не надо лишних мук.
Но ты в дверях жуешь лениво сапогами,

Глядишь на лысину, плывущую из роз,
Солдатских черных роз молочного прилавка,
И в животе твоем под ветерком стрекоз
Легко колышется подстриженная травка.

Чугунной молнией — извив овечьих бронь!
Я шею вытянул вослед бегущим овцам.
И снова спит паук, и снова тишь и сонь
Над мертвым — на скамье — в хвостах — виноторговцем.

Василий Каменский

От иероглифа до «А»

На потолке души качается
с хвостом улыбки
электрическая люстра
утровечерия сестра
ржавый кучер заратустра
венчается с невестами
стами поэмами
железобетонными
в платьях из тканей
ИКСЛУЧЕЙ
энергии журчей
МИРУТР = возвьет
цветистую рекламу
на синем бархате из
линий букв
трамвайных искр
хрустальной талостью
РЕКОРДОВ ВЫСОТЫ
+ 3,15
кислорода
вознеси оглоблями судьбу
известий
РАДИОТЕЛЕГРАФА
с острова равата
где ради графа или лорда
уничтожили воинственное племя
ЛЮДЕЙ-РАСТЕНИЙ
с крыльями
вершинных птиц
хаматсу-хаву
ПЕРВЫХ АВИАТОРОВ
прилетевших к
Соломону
на постройку хоама
первых прочитавших
сверху ПУТЬ ЗЕМЛИ _____

Небовесную песнепьяный

На ступенях песнепьянствуют
песниянки босиком
расцветанием цветанствуют
тая нежно снежный ком
визгом смехом криком эхом
расплесканием с коней
утро ранним росомехом
на игривых гривах дней
со звенчальными звенчалками
зарерайских тростников
раскачают укачалками
грустнооких грустников
небовеснит манит далями
распыляя сок и мед
завивая завуялями
раскрыляет мой полет
путь беспутный ветровеющим
к песнеянкам босиком
я лечу солнцеалеющим
таю нежно снежный ком

Алексей Крученых

«Мир кончился. Умерли трубы…»

Мир кончился. Умерли трубы…
Птицы железные стали лететь
Тонущих мокрые чубы
Кости желтеющей плеть.
Мир разокончился… Убраны ложки
Тины глотайте бурду…
Тише… и ниже поля дорожки
Черт распустил бороду.

Высоты

(вселенский язык)

е у ю
и а о
о а
о а е е и е я
о a
e у и e и
и e e
и и ы и е и и ы

Николай Бурлюк

Трубач

Весной стремительный дождь моет улицы. Бурая вода бежит потоками к разлившемуся Днепру. Струйки шевелят побеги уличной травы. Взнесенные облака ускоряют полет к югу, Солнце дрожит в синих провалах.

Ты, читатель, старый или молодой — рад весне. Открыв утром окно, засматриваешься на вершины провинциальных деревьев, — голубое сияние овило ветви, и птицы на них быстры как первые цветы…

Ты, — идешь в гавань вдыхать запах смоленых и греть свою старую спину…

Ты, — катаешься ни лодка и проводишь ночи в строгом и торжественном воздухе весенних лесов. А ты, — просто сидишь на бульваре и ищешь свою весну в проходящих глазах.

Над дворами, над улицами, над городом стоит эхо.

Это не стук экипажей, не звон колоколов — это дети кричат весне. С каждым лучом, с каждой каплей дождя она нисходит благодатная….

Я же, старый пьяница, тоже ей рад. И когда меня тащат в участок, я, уцепившись за водосточную трубу, срываю ее сустав со стены. Меня несут в ним, — меня — пьяного трубача неисчислимых весен.

Глухонемая

Ветер несет пыль. Сегодня ветрено с самого утра, и пыль повсюду. На подоконнике она ложится звездами, на раскрытой истории Египта заметает пирамиды и храмы. Серой маской покрыла лица глядящих, траву и деревья.