Абстрагируясь от национальных традиций, полагаем, что можно сразу отвергнуть как неприемлемую для позитивной юриспруденции идею о невозможности постижения истины как знания, соответствующего действительности, в уголовном процессе. Эта идея ставит под сомнение институт правосудия и в конечном счете — право[605]. Если же мы верим в необходимость правового устройства и признаем ценность уголовного судопроизводства для общества и личности, то мы должны допустить способность судьи (присяжного) установить факты по делу и на их основе вынести справедливое, обоснованное решение.
Установка на игровую, манипуляционную модель «конструирования»[606] истины совершенно неприемлема. Не потому, что не бывает так, что одна коммуникативная установка во время судебного процесса вытесняет другую, а потому, что закрепляющийся в сознании юриста-манипулятора репертуар мыслительных процедур игры в истину абсолютно не пригоден для подлинного исследования истины. Для здорового правосознания концепции, ставящие под сомнение необходимость установления истины, вредны.
Скажем, в Англии большее распространение получило направление, которое условно можно охарактеризовать как сдержанный рациональный оптимизм. Оно сформировалось из двух источников. Первым была англиканская религиозная традиция, которая искала рациональные методы принятия решений в повседневной жизни. Другим было научное движение, представители которого Бэкон, Бойль и особенно Локк отстаивали тезис о необходимости установления истины рациональными доказательствами, то есть теми эмпирическими данными, с которыми имеет дело исследователь в научной практике. Английское интеллектуальное сообщество приняло данную эмпирическую трактовку знания, которая не отрицала вероятности обладания достоверностью, но и не предъявляла требований к абсолютной его определенности. Подобный общекультурный подход непосредственно сказался на английской правовой системе и теории доказательств. И Бентам, и Вигмор подчеркивали эмпирическую природу теории процессуальных доказательств. Логика, психология и человеческий опыт[607], по их мнению, позволяют судье проверить достаточную надежность опоры для веры в факты, хотя, тем не менее, «facts are guesses»[608], то есть являются догадочными, предположительными.
Доля юмовского скептицизма, таким образом, вошла в английскую правовую традицию: «Говоря, что один объект связан с другим, мы при этом подразумеваем только, что они приобрели связь в наших мыслях и дают повод к заключению, посредством которого каждое из них становится доказательством другого»[609]. Категории «сомнения», «вероятности» имеют важнейшее значение для рассуждений, касающихся доказывания истины в суде, так как суд имеет дело с «фактами»[610] (в эмпирическом смысле). Поэтому надо хотя бы кратко пояснить их происхождение. Ведь и в нашей теории доказательств мы должны, рассуждая о природе истины, знать источники происхождения таких понятий, как «моральная достоверность», «разумные сомнения» и пр. Все они коренятся в европейской культуре.
Античное понятие вероятности традиционно воспринималось английскими интеллектуалами в самом общем виде, без выделения в его составе понятий
Алла Робертовна Швандерова , Анатолий Борисович Венгеров , Валерий Кулиевич Цечоев , Михаил Борисович Смоленский , Сергей Сергеевич Алексеев
Детская образовательная литература / Государство и право / Юриспруденция / Учебники и пособия / Прочая научная литература / Образование и наука