Дойти до горизонта

— Кому станет плохо, если ноги будут в тепле? — задал я себе хитрый вопрос. — Безусловно, никому! Будет сплошная польза. Значит, я имею право пихнуть свои ступни под одеяла? Конечно, — вновь согласился я. Не мог же я сам себе отказать! С салифановской стороны внедряться было опасно. Не дай бог проснется — шума не оберешься. Я приподнял одеяло и нырнул ногами внутрь. Некоторое время сидел в тихом блаженстве. Но потом спохватился — неприлично складывать ноги перед самым лицом Тани. А ну, как дама проснется? Откроет глаза и вместо ожидаемого лица прекрасного эльфа, в крайнем случае букета свежесрезанных роз, обнаружит два моих сорок третьих размера. Надо заботиться о психическом состоянии прекрасного пола. Если честно, я изрядно шельмовал в тот момент, но измучившееся от бытовой неустроенности тело убедило совесть, что все делается исключительно ради благополучия Войцевой. Ужом я ввинчивался глубже в спальную берлогу. Вот так, хорошо! До румпеля я могу дотянуться и отсюда. Но этого пока не требуется. Компас рядом. Полчаса я честно пялился в темноту. Отсутствие видимых ориентиров утомляло зрение. Хоть бы какой шальной корабль мелькнул на горизонте. Нет, все та же пустота. Глаза щипало, как от попавшего внутрь песка. Я часто-часто моргал, выступали слезы. Скоро глаза стали самопроизвольно смыкаться. Волевыми усилиями я разлеплял их, но они назло снова закрывались. Брызнул на лицо пригоршню забортной воды, растер кожу, мышцы. Кровь прилила к голове. Но потом глазные мышцы против моего желания сократились, веки упали вниз, зашторивая утомившиеся зрачки. Я проваливался в мгновенный сон, но быстро пробуждался. С ног тянуло теплом. Мерные вздохи моря и ныряния плота баюкали не хуже дуэта колыбельной песни с люлькой. Промежутки зажмуривания становились все более продолжительными. Иногда открывать глаза без помощи пальцев было невозможно. Мышцы лица сводило судорогами, как ноги в холодной воде. Я пережидал боль, размежевывал веки, но спустя несколько минут они вновь захлопывались. Наверное, нужно было встать и умыться, но достаточно было чуть шевельнуться, как тело начинало сотрясать в ознобе. Наконец я отключился надолго. Видел какие-то сны, удивительно переплетающиеся с действительностью. Плот качался, и мне снился идущий поезд. Падали гребни, барабаня брызгами в натянутый полиэтилен, и в сон проникал ливневый дождь. Я постоянно пробуждался, казалось, спал секунды, всматривался в компас, убеждался, что плот держит заданный курс, и скоро вновь задремывал, вжимаясь спиной в теплоту Таниного тела. Так и не заметил конца вахты, прихватил из салифановской доли тридцать минут.

Сергей долго пытался выяснить причину моего благородства. Но я отвечал туманно и путано. Уснул я, еще не коснувшись щекой импровизированной подушки, в падении. Под утро, случайно проснувшись, по привычке огляделся. Сергей лежал, свернувшись калачиком, на рюкзаках. В первое мгновение я хотел его окликнуть, но вспомнил свою вахту и не стал тревожить.

День принес новый и, пожалуй, самый серьезный за все время плавания сюрприз. Готовя обед, Сергей откупорил бак с пресной водой и сдавленно охнул. Я оглянулся на его голос, в котором прозвучали незнакомые нотки, и, поняв, что дело серьезное, перебрался на нос. Сергей лежал возле бака и суетливо перебирал пальцами по сварному шву. Я наблюдал, не мешая ему.

— Вот, — выставил он указательный палец. Я ничего не понял. — Вода, — скорректировал мое внимание Сергей. На кончике его пальца набухала прозрачная капля.

Предчувствуя нехорошее, я встал на бак и заглянул через заливное отверстие внутрь. Воды осталось на донышке. А мы после Барсака успели использовать от силы ведро.

— Шов лопнул, вот она по капле и сочилась, — пояснил Салифанов, — наверное, от самого острова.

Я отыскал кусок киперной ленты, привязал к нему гвоздь, опустил в бак. Гвоздь глухо стукнул о днище. Я вытянул ленту, прикинул длину промокшего материала.

— Пятая часть — пятнадцать-двадцать литров! — объявил я безрадостные итоги обмера.

— И еще литров двадцать в камере, — напомнила Войцева.

Итого, сорок литров. Неделя, если срезать потребление до полутора литров в сутки. Выкрутимся! Сергей перетащил кастрюлю к камере, справедливо рассудив, что в баке вода сохранится дольше. Приходилось переключаться на аварийный режим — худшие продукты потреблять первыми, лучшие — оставлять на потом.

Сергей открутил колпачок, надавил на резину, и из камеры потекла мутная белая струйка воды. По виду она напоминала молоко.

— Что это? — спросила Войцева. Сергей наклонил кастрюлю, смочил губы, облизал их и, поморщившись, сплюнул в море.

— Финиш, — просто сказал он.

Я не поверил. Не мог поверить ему на слово. Я поднял кастрюлю, отпил изрядный глоток. Это была не вода. Все, что угодно, только не вода!

— Это тальк, жженая резина и, возможно, еще что-то, — определил Сергей и выплеснул остаток за борт.